Русский батальон в африке. Советские и русские солдаты в африке в годы второй мировой войны. Инцидент в парке Фола

Западная пресса в истерическом тоне описывает ситуацию в Центральноафриканской республике (ЦАР), которая «захвачена российскими наемниками». Судя по всему, российские специалисты действительно прибыли в эту страну. Зачем их туда позвали, что именно они там делают – и какое значение это имеет как для ЦАР, так и для России?

Русский десант

Внешне все выглядит так. В октябре 2017 года президент ЦАР Фостен-Арканж Туадера прилетел в Сочи на встречу с главой российского МИДа Сергеем Лавровым . На нем он, по официальным сообщениям, просил Россию обратиться в ООН с просьбой временно снять ограничения на поставки в ЦАР оружия и техники. Неформально же президент Туадера запросил у России вооружения на три местных батальона, то есть примерно 1,5 тысячи бойцов с легкой бронетехникой. Ответ был положительный.

Через месяц ООН согласилась частично отменить для Москвы эмбарго на поставки оружия в ЦАР, и 26 января этого года первый Ил-76 приземлился в аэропорту Банги. Уже 31 марта президент Туадера торжественно принимал парад первой роты (200 человек) центральноафриканской армии, одетой в российский камуфляж и с российским оружием. Командовали этим отрядом подозрительно белые люди .

Но главная неожиданность ждала всех 30 марта на главном футбольном стадионе столицы страны Банги при праздновании второй годовщины избрания Туадеры президентом. Некие вооруженные люди славянской наружности появились на праздновании в качестве личной охраны президента Туадеры . До этого обеспечивать общественную безопасность в Банги на массовых мероприятиях должны были руандийские солдаты из остатков коллективных миротворческих сил. Белые охранники на данный момент практически полностью контролируют администрацию президента ЦАР, имеют неограниченный доступ к графику его передвижения и к ключевым фигурам из окружения президента Туадеры, к гаражу президента и бронетехнике.

Официально администрация президента Туадеры признает тот факт, что отныне существует «отряд российских спецподразделений для усиления безопасности президента». В администрации президента появилась новая должность: «директор по безопасности» из числа русских офицеров формально «отвечает за работу группы телохранителей». Французская пресса полагает, что этот же офицер является и «ключевым посредником для контактов ЦАР и России в оборонной и экономической сфере».

Буквально за несколько недель русские люди – часто без военной формы, но с отчетливой военной выправкой – стали приметной частью жизни столицы Центральноафриканской Республики .

Они видны уже не только в президентском дворце и вокруг него, но в ключевых министерствах, начиная с министерства обороны, в воинских частях с солдатами, в уличных патрулях и даже в ливанских магазинах на центральном проспекте Боганда . Французская пресса употребляет образное выражение «они разбежались как антилопы по стране», поскольку русских видели уже в провинциях. При этом особое раздражение вызывает тот факт, что русские захватили штат «фордов», которые ранее были предоставлены ЦАР Пентагоном, и бессовестно разъезжают на них по улицам Банги. 15,5 миллионов долларов, выделенных Пентагоном на нужды армии ЦАР, оказались в руках русских.

Считается, что официальный штат российских военных советников состоит только из пяти кадровых офицеров, а все остальные – сотрудники частных военных компаний (ЧВК). Французская пресса утверждает, что это сотрудники организаций Sewa Supreme (зарегистрирована в Индии и занимается детективными и охранными услугами) и Lobaye Ltd (место регистрации неизвестно, но Лобайе – это заповедный регион в Конго), но никаких доказательств не приводит. Эти утверждения положили начало целой череде спекулятивных публикаций о «наемниках Вагнера в Африке», обвинениях в адрес все тех же персонажей из окружения президента Путина и стандартном наборе плача о «руке Москвы».

Французы вздыхают, пожимают плечами и кивают на Вашингтон. «Русские ждут реакции Америки. К тому же они пользуются методами, которыми мы не пользуемся», – говорит один неназванный французский дипломат в ЦАР. «Они беззастенчиво подкупают всех, кто открывает перед ними двери». Вот, кто бы говорил. Франция в ЦАР исторически жила только на взятках – причем давались и брались они в оба направления.

Истоки кризиса

Ситуация в ЦАР еще несколько лет назад не подлежала расшифровке для простого белого человека. Это была территория хаоса с оттенками геноцида по религиозному признаку.

Религиозная и этническая обстановка в стране крайне запутанна . Из автохтонного населения на территории ЦАР осталось только племя сара (не более 10% населения), все остальные племена – в той или иной степени пришлые.

Дело в том, что через современную ЦАР еще в XVIII веке проходил караванный путь на Ближний Восток , по которому везли слоновую кость и рабов, и постепенно арабские охотники за рабами просто опустошили эту землю. Местные убангийские племена со временем полностью исчезли под давлением агрессивных беженцев, а с запада и юга на обезлюдевшие земли стали приходить племена с территории современных Нигерии, Конго и Камеруна, которые сейчас составляют до 90% населения страны. Но в чистом виде конфликта между племенами, как в Руанде , в ЦАР не наблюдалось никогда. Существовал общий враг – арабские работорговцы и исламизированные племена из Дарфура и Чада, которые также были заняты исключительно работорговлей и разбоем.

Во второй половине XIX века территория современной ЦАР стала тем самым местом, где лоб в лоб столкнулись волны колонизации сразу трех империй: Британской , шедшей с юго-востока, Французской , двигавшейся напролом через джунгли с запада, и Германской , случайно попавшей под этот замес, расширяя свое влияние в Танзании. Дело чуть было не дошло до прямой англо-французской войны, но по ходу мирных переговоров территория нынешней ЦАР была как бы поделена между главными мировыми империями. Границы того, что мы теперь называем ЦАР, были проведены по принципу «кто первый встал – того и тапки». Специфика населения – как религиозная, так и этническая – не учитывалась. Формально земли Центральной Африки остались за Францией.

Император-людоед

После провозглашенной в 1960 году («год Африки») независимости ЦАР от Франции хаос стал системным явлением. До апофеоза его довел Жан-Бедель Бокасса – президент ЦАР с 1966 года (захватил власть в результате военного переворота) по 1976 год, когда провозгласил себя императором и правил в таком качестве еще три года. Основой внешней политики Бокассы был шантаж. Он угрожал практически всем, с кем имел дело: Франции, Советскому Союзу , Китаю, Румынии, Югославии, он подкупал французских политиков, а когда те начинали предъявлять претензии, грозился отобрать концессии. Источником личного обогащения и взяток французам было разграбление алмазных россыпей. При этом надо понимать, что ЦАР сейчас – одна из беднейших стран мира , поскольку все разведанные месторождения алмазов, урана и редкоземельных металлов либо не используются вовсе, либо контролируются непонятно кем.

В Париже «дело об алмазах Бокассы» привело к падению президента Валери Жискара д‘Эстена , который ради урановых концессий, необходимых Франции для разработки собственного ядерного оружия , братался с Бокассой, называл его «другом» и «братом», ездил в ЦАР охотиться на слонов. Выяснилось, что французский президент был осведомлен не только о типично африканской любви Бокассы к роскоши (туфли, в которых он «короновался», признаны Книгой рекордов Гиннеса самыми дорогими в мире), но и о прочих деталях быта президента-императора.

После визита Бокассы в 1970 году в Москву, где он также вымогал у СССР помощь в обмен на концессии, ему очень понравилась русская кухня, и он попросил прислать ему русского повара. Но этот бедняга, обнаружив в холодильнике президентского дворца человеческое мясо , смог сбежать в советское посольство. Позднее на суде в Банги в 1986 году Бокасса утверждал, что хранил в холодильниках во дворце Беренго части человеческого тела не в целях каннибализма, а в ритуальных. Ему поверили и официально сняли обвинение в каннибализме. Хотя осталась до конца не проясненной судьба нескольких десятков оппозиционеров и некоторых из 19 его жен, в том числе и европеек.

Родившийся в католической семье (его даже прочили в священники) Бокасса с целью все того политического шантажа Франции (но уже при президенте Миттеране) пригласил в ЦАР Муаммара Каддафи, пообещав отдать ему урановые рудники, и демонстративно принял ислам, став Салахаддином. Это было последней и главной ошибкой. Уран в руках Каддафи – этого Франция уже вынести не могла . Формальным поводом к свержению Бокассы стало, однако, не это, а убийство примерно 100 школьников, которые протестовали против введения слишком дорогой, но обязательной школьной униформы. Началась операция «Барракуда». Иностранный легион, части коммандос с Габона и 1-й парашютно-десантной дивизии Франции высадились в Банги, когда новообращенный Салахаддин Бокасса пребывал с визитом у друга Муаммара в Ливии. В Париже назвали это «последней колониальной экспедицией Франции». Ошиблись.

Кстати, следующие десять лет Бокасса безбедно прожил в принадлежавшем ему замке Адинкур под Парижем . В 2011 году, уже после его смерти в Банги от инфаркта, замок был продан на аукционе более чем за 900 тысяч евро.

Современный расклад

Первое, что сделал генерал Франсуа Бозизе, когда в 2010 году стал президентом, – реабилитировал Бокассу и «восстановил его во всех правах». «Он построил страну, а мы разрушили все, что он построил», – сказал Бозизе. Бозизе родился на территории Габона и по племени гбайя. Но у него, как члена клана Бокассы, не было никаких шансов долго удержаться при власти, тем более что опирался он только на иностранные штыки. Вообще иностранные военные разной степени компетенции уже лет двадцать как основная сила жизни в ЦАР.

И вот в 2012 году с севера в страну вторгается некий альянс «Селека» («союз» на языке санго), составленный исключительно из мусульман. При поддержке армий Чада и Судана (оба отрицают) и при прямом финансировании Саудовской Аравии за несколько недель он захватил всю страну. Президентом стал лидер «Селеки» Мишель Джотодия . Формально по вероисповеданию он – мусульманин. Но он учился в СССР в чисто русском городе Орле в учетно-кредитном техникуме, а затем в Университете дружбы народов имени Патриса Лумумбы. Он женат на русской, у них дочь, суммарно провел в СССР более 10 лет, а по возвращении в ЦАР работал в налоговой службе, а затем в МИД. Он человек мягкий и в ходе всех бесконечных гражданских войн и вспышек насилия участвовал в организациях, в названиях которых всегда присутствовали слова «единение», «мир», «согласие». Но формально возглавляемая им «Селека» на поверку оказалась сборищем джихадистов и бандитов, которые после захвата столицы развернули в ней садистский террор по отношению к христианскому населению.

В ответ христиане стали формировать ополчение, и гражданская война приняла религиозный характер . 15% мусульман успешно убивали 75% христиан (еще 10% – пигмеи и жители джунглей, верующие в духов деревьев и леопардов) при полной поддержке Саудовской Аравии и полной беспомощности французского воинского контингента. Убедившись в своей неспособности управлять страной, впавшей в кровавый хаос, Мишель Джотодия зафрахтовал самолет и улетел в Чад.

В ноябре 2013 года Париж снова вспомнил о своей «исторической ответственности». Началась операция «Сангарис» (бабочка такая), но уже в декабре французы понесли первые потери. Тогдашний президент Франсуа Олланд лично прибыл в Банги, но не помогло. Столкновения между христианами и мусульманами только нарастали. Французы попробовали сделать президентом своего ставленника – женщину, мэра Банги Катрин Самба-Пенза, которая только призывала французов ввести больше войск, ездила на саммиты G7 в красочной национальной одежде, просила гуманитарной помощи и обещала пойти войной на христиан. Число потерь росло. В мае 2014 года, то есть с опозданием минимум на три года с начала нового витка гражданской войны, в ЦАР прибыло подразделение войск Эстонии в составе 45 человек. Не помогло.

И вот в феврале 2016 года на выборах решительную победу одержал бывший ректор местного университета Фостен-Арканж Туадера. Французы потихоньку стали сворачиваться и улетать в Габон и Мали. Эстонцы как-то сами собой растворились. Ситуация не то чтобы стабилизировалась, она как-то притихла и затаилась.

И тут появились эти русские.

Удаленный контроль

Пока нет никаких данных о том, под чей контроль перешли действующие алмазные копи и урановый рудник. Обычно это происходит довольно быстро и бескровно. Другое дело, что физический контроль над месторождениями и промыслами не означает юридический переход собственности. Президент Туадера пока что ничего на эту тему не заявлял и вряд ли будет в ближайшее время. Для него важна эффективность действий приглашенного контингента по охране границ, уничтожению самого факта угрозы со стороны мусульманских отрядов и окончательное восстановление безопасности на всей территории страны. И если французы с этим справиться были не в состоянии, то почему бы русским не попробовать.

Многие склонны видеть в этом предпосылки некой новой «битвы за Африку», в которой, в отличие от «прокси-войн» холодной войны, будут использоваться не только чисто вооруженные методы, но и политтехнологические. Называются даже конкретные фамилии людей, якобы за это ответственных. Утверждается, что в проекте используются только люди с «африканским опытом», то есть априори старше сорока лет и со знанием местных языков и реалий. Не беремся утверждать, что такое возможно. Но наверняка можно согласиться с тем, что Африка обязательно станет еще одной «конкурентной зоной». Только более далекой от нас, чем постсоветское пространство или Балканы.

ОМЦ: Была ли во время неконвенционной фазы борьбы какая-то доктрина борьбы с повстанцами, которой вы могли бы руководствоваться, или приходилось только следовать подходу: «смотри и учись»?

Брейтенбах: Я бы сказал, что доктрины или боевые уставы, как при конвенционных конфликтах так и при борьбе с повстанцами - особенно при мобильных операциях в сельской местности - будут похожи. Мы все изучали как организовать временный опорный пункт, построить убежище, устроить засаду, не попасть в засаду противника, замести следы, прочитать следы, организовать многодневный наблюдательный пост, вести наступление на опорный пункт или на позицию — все необходимое для выживания, в том числе в буше. Кое-что было взято из книг, что-то из опыта британцев в Малайзии и американцев во Вьетнаме. Но все эти навыки должны были быть адаптированы к текущей обстановке — противнику и местности. Мы экспериментировали и исследовали нашу отрасль знания, никогда не следовали слепо содержанию книги. Особенно когда мы действовали как интегрированная группа с воздушной поддержкой. Была, например, разработанная нами в сотрудничестве с родезийцами так называемая концепция «Файрфорс» (поддерживаемые вертолетами молниеносные удары против опорных пунктов), которая в конечном счете причинила СВАПО гораздо большие потери чем все остальные оперативные методы. Существующая литература при этом также использовалась в качестве отправной точки — тем более американцам уже во Вьетнаме была знакома аналогичная концепция — но ее данные всегда видоизменялись и приспосабливались к весьма различающимся требованиям каждой ситуации, к широкому спектру противников - который колебался от закаленных в бою партизан СВАПО до пушечного мяса ФАПЛА и слегка нерешительных кубинцев. Только психологическая устойчивость и мастерство командиров в применении изученного, а также частое опробование боевых приемов на местности и противнике обеспечивали эффективность 32-го батальона в любой ситуации.

Для закрепления этих навыков и выработки новых концепций мы создали превосходный учебный центр на одном из наших южных опорных пунктов в западном Каприви (база «Буффало»). Там, на различных курсах и школах, весь личный состав подразделения проходил обучение по тем видам боя, которые ожидались. Содержание этого обучения должно было постоянно модифицироваться, чтобы удовлетворять практическим требованиям войны. А под конец у нас были даже механизированные роты, бронемашины и артиллерия, чтобы быть готовыми исключительно к конвенционным угрозам со стороны ФАПЛА или кубинцев, тогда как партизаны СВАПО в основном исчезли. Так что обучение проводилось таким образом, что включало в себя новую тактику, новые директивы ведения боя и новые системы оружия.

ОМЦ: Были ли какие-то трудности с адаптацией?

Брейтенбах: Нет. Мы воевали исключительно в отдаленных областях, даже без рудиментарной инфраструктуры в радиусе тысяч километров буша. Однако эти проблемы черные солдаты 32-го батальона переносили гораздо легче, чем городские белые призывники. Так что, даже в таких условиях подразделение всегда было на высоте.

ОМЦ: При таком неоднородном составе подразделения, возникает вопрос: играли ли какую-то роль, и если да то при каких обстоятельствах, межнациональные и межплеменные разногласия?

Брейтенбах: Было такое, потому что личный состав подразделения происходил из семи различных племен Анголы. У всех был свой родной язык, но все использовали португальский как лингва франка. Племена Юго-Западной Африки — Намибии точно не питали к ним симпатии, что было главной причиной того, почему они не использовались для борьбы с повстанцами к югу от границы. Напротив, южные племена Анголы — если они не находились под властью СВАПО или ФАПЛА — испытывали некоторый энтузиазм.

Когда я принял Chipe Esquadrao, то не был осведомлен о племенной принадлежности людей. Подразделения были перемешаны, без какой-либо связи с этим. Операция «Саванна», если оглянуться назад, представляется обручем, который связал людей вместе, благодаря выкованному в бою товариществу; и оно оказалось крепче, чем межплеменные противоречия. Тем не менее, по окончании операции я поставил себе задачу разъяснить людям, что я не потерплю землячества, политики и даже системы двойного управления - которое существовало, когда лояльность войск еще распределялась между мной и Чипендой. В будущем должно быть только одно племя, а именно батальон, и я в этом племени «вождь», таков был посыл. Несколько человек, которые этого не приняли, были отправлены в лагерь беженцев в Рунду.

Я пытался создать дух подразделения, что обычно присуще только в специальным силам. Серия их побед в полностью завершенной операции «Саванна», и уважение, выражаемое им белыми войсками, от которых нам был придан эскадрон броневиков, послужили для этого хорошей основой. Мы разработали эмблему войск, берет, пояс и нарукавный шеврон. Неизбежным результатом было, что солдаты начинали, как школьники, гордиться своей униформой и чувствовать себя — особенно в присутствии женского пола — на три метра ростом.

ОМЦ: Как выглядели в батальоне отношения между расами, с учетом того, что командиры были в основном белыми? И это во времена расовой сегрегации?

Брейтенбах: Первоначально все командиры, начиная с уровня взвода, были белые южноафриканцы, пока мы не начали посылать на офицерские курсы закаленных в боях черных сержантов и унтеров - после чего некоторые из них могли быть назначены командирами взводов и рот. Я проводил политику открытого предпочтения выходцев из черных солдат. Все белые претенденты на членство в батальоне должны были проходить строгий отбор, сравнимый с таким же в специальных силах, таких как САС. Если они проявляли какие-то тенденции апартеида, их отправляли туда, откуда они пришли. Затем все командиры взводов должны были успешно пройти последнее испытание: получить признание у своих людей. Которое вырабатывалось в первом бою, где можно было пронаблюдать их реакцию. Вместо того, чтобы действовать против противника так, как они делали это обычно, они сперва ждали как поведут себя «новички» и анализировали их «огнестойкость». Я всегда консультировался с черными унтерофицерами. Если они признавали новичка энергичным командиром - его будущее в батальоне было обеспечено, если нет - его немедленно переводили.

Связь между черными солдатами и белыми командирами укрепилась настолько, что у меня возникали проблемы с задействованием взводов, когда командир взвода был в отпуске, переводился в другое подразделение или, как к сожалению слишком часто происходило, получал ранение и улетал в Южную Африку. Тогда они тяжело переносили бои и приветствовали возвращение своего «tenenti» с большим воодушевлением и часто более чем с парой пива.

Батальон был для людей центром жизни, внешний мир почти не замечался, и они были изолированы от политики и других событий. Отчасти так было потому, что мы и физически были заблокированы, и база «Буффало» представляла собой герметично огороженную область - «запретную зону» в Каванго, в которой жили солдаты и члены их семей.

ОМЦ: Наряду с лояльностью, боевым духом и боевым товариществом, о котором говорилось до сих пор, имелась ли другая мотивация, влиявшая на войска?

Брейтенбах: Среди личного состава, несомненно, были твердые антикоммунисты, особенно среди бывших людей ФНЛА, но это никогда особенно не подчеркивалось и не выставлялось на обозрение. К середине 1976 года весь личный состав батальона был приписан к южноафриканской армии. Она стала для них новым домом, особенно после того как они получили южноафриканское гражданство. Иногда мы брали в плен солдат ФАПЛА или УНИТА, которые все без исключения присоединялись к нам. Мы могли ожидать, что эти пленные будут «пропитаны» русским или китайским коммунизмом. Но они отказывались от этой чуждой идеологии и полагали за честь воевать в нашем подразделении, очевидно потому, что находили притягательным дух 32-го батальона.

ОМЦ: Были ли успешные попытки со стороны противника внедриться в подразделение и подорвать моральный дух или разжечь конфликт лояльности?

Брейтенбах: После «Саванны» была попытка партийного секретаря ФНЛА Роберто вернуться на политическую сцену, в ходе чего он хотел взять под контроль батальон, чтобы идти с ним на Луанду. Я полагаю, это было связано с неудачной попыткой наемников «полковника» Каррена вырвать Анголу у МПЛА. Партийный секретарь имел доступ в «Буффало» и наши тайные объекты в Окаванго, но я помешал его плану, прогнав его и немногих его сторонников в лагерь беженцев к югу от Рунду. Никогда больше никакому противнику проникнуть в наше подразделение не удавалось, потому что «агентов» весьма быстро и с энтузиазмом разоблачали новобранцы, прибывавшие в 32-й батальон.

ОМЦ: В некоторых ваших книгах вы подчеркиваете, что политики продемонстрировали недостаточную способность или готовность понимать динамику и природу этого конфликта. Это нередкое обвинение солдата в адрес политиков. Можно ли сделать вывод, в этом конкретном случае, что исход войны был бы другим, если бы командиры имели большую свободу действий?

Брейтенбах: Нужно заботиться о том, чтобы над командиром не стояло руководство, которое находилось бы в конфликте с нашей демократической философией или конституцией. Генералов не выбирают, но со стороны правительства они побуждаются к тому, чтобы исполнять четко определенные военные задачи. Однако задачи, которые поступают верховному командованию от правительства, должны устанавливать цели, ограничения и другие параметры, чего можно достичь только соответствующим планированием совместно с высшим военным командованием. В Южной Африке это достигалось через Государственный совет безопасности (ССК). Уинстон Черчилль для этой цели во время второй мировой войны созвал военный кабинет, в котором были представлены и интегрированы ВМС, сухопутные войска и ВВС, под бдительным оком лорда Алана Брука, правой руки Черчилля. Наш ССК мыслился как то же самое, но на самом деле был лишь бледной копией британской системы; можно сказать, что если Великобритания находилась в состоянии тотальной войны, то наша война в буше в сравнении в ней выглядела какой-то «блевотиной» на краю географии.

Самой большой проблемой было то, что наши политики вмешивались непосредственно в ход боевых действий. Они должны были сконцентрироваться на политической стратегии и отдать генералам военную стратегию и тактику. Политические решения — прерогатива политиков, в то время как военная стратегия и тактика являются инструментами, с которыми военные лидеры реализуют политические цели.

От 32-го батальона ожидали проведения военных кампаний специфических видов: так называемых «внешних операций», которые включали в себя уничтожение опорных пунктов и учебных лагерей СВАПО и разгром районов концентрации войск ФАПЛА и кубинцев. Это лишало СВАПО оперативного простора и безопасных тылов в Анголе. Эта задача была повторена несколько раз в крупных операциях, с надеждой на то, чтобы в конце концов захватить контроль над провинцией Кунене и уничтожить ФАПЛА-кубинский щит, за которым могли прятаться СВАПО.

ОМЦ: Однако, вроде бы это получалось. В чем была проблема?

Брейтенбах: Наш министр иностранных дел, Пик Бота, [ Pik - «пингвин» (африкаанс), прозвище Рулофа Фредерика Боты - прим. перев.] имел привычку после каждой победы топать в заирскую Лусаку и возвращать наши приобретения врагу, выводя нашу армию из Анголы и из только что занятых областей. Так что нам приходилось повторять операции несколько раз, когда проникновение СВАПО в Намибию снова усиливалось. К счастью, у нас были генералы, которые полагали краеугольным камнем своей военной стратегии наступление вглубь территории противника и не готовы были просто ждать, пока враг растворится среди населения Намибии.

Этот «цирк туда-сюда» берет свое начало с момента окончания «Саванны»; мы повторяли эту фигню в нескольких крупных операциях вплоть до 1988 года.

ОМЦ: Но даже на менее известных театрах военных действий случалось более решительное политическое вмешательство в войну, нет?

Брейтенбах: Ну да. Я, как и многие другие офицеры, понимал так, что целью было лишить СВАПО районов безопасного развертывания и отдыха, из которых они могли бы действовать. С этой целью я всегда применял свои роты в южной части провинции Кунене. Наше проникновение в район ограничивал дефицит подходящего транспорта, что заставляло нас преодолевать огромные дистанции пешком.

С учетом других наших обязательств, в провинции Квандо-Кубанго, и необходимости давать войскам отдых или проводить их обучение, я не мог отправлять в провинцию Кунене более шести пехотных взводов одновременно. Тем не менее, мы смогли оттеснить СВАПО из наиболее важных районов. При том, что мы не могли допустить дальнейшей эскалации, потому что имели слишком мало войск для того, чтобы обладать неограниченной инициативой. Так как в этой части Анголы мы находились в области племени кваньяма, я решил укрепить свои боевые силы за счет подготовки их воинов. У меня уже были в батальоне несколько кваньяма, и я специально обучил их методам партизанской войны в нашем сверхсекретном опорном пункте в западном Каприви. Я применял их как «псевдо-СВАПО» в двух важных ситуациях, во вражеской униформе, и они показали себя чрезвычайно эффективными. Также я думал запросить специальные силы отправить советников для тренировки отдельного батальона кваньяма, который должен был доминировать в провинции Кунене столько, сколько это было бы необходимо, противоборствовать СВАПО и предотвращать их поддержку со стороны ФАПЛА.

Многие кваньяма уже являлись бойцами УНИТА, так что эта организация была для нас главным источником новобранцев. Тогдашним командиром УНИТА, отвечавшим за эту провинцию, был доктор Вакула Кута Ка-Шака. Соответствующий военным руководителем УНИТА, генерал Шеваль, сам был кваньяма и уже предпринял несколько операций в провинции.

На этом этапе - усиление кваньяма инструкторами, оружием и боеприпасами - оба были очень рады. Я и сегодня убежден, что наши генералы имели намерение таким способом держать СВАПО подальше от провинции Кунене, в соответствии с этим планом.

Однако главарь УНИТА Савимби, из племени овимбунду, смотрел на гораздо более агрессивных кваньяма внутри своей организации с определенной антипатией, и боялся укрепления власти Ка-Шаки и Шеваля. Тогда он встретился с южноафриканским министром обороны и убедительно выступил за усиление военной поддержки провинции Квандо-Кубанго за счет Кунене, стратегически более важной.

Вскоре после этого Ка-Шака таинственным образом исчез, судьба неизвестна. Шеваль был отстранен от командования при сомнительных обстоятельствах, заточен в Жамбе (штаб-квартира УНИТА), и впоследствии убит Савимби. Дружественная ЮАР южная Ангола, которая могла бы надежно предотвратить или сдержать натиск СВАПО и ФАПЛА с кубинцами, так и не была реализована.

ОМЦ: То есть, явный провал политиков, как во Вьетнами или Ираке?

Брейтенбах: Кроме того, здесь была пассивность со стороны специальных сил, которые на тот момент находились под командованием пришедшего где-то год назад бывшего начальника военной разведки и применяли свои ресурсы исключительно для поставок вооружения УНИТА. Это была не столько помощь сколько проблема, поскольку задача поставок передавалась военной разведке, в недавно созданную Special Tasks Sektion. Здесь использовались специальные силы, которыми командовали хладнокровные офицеры, которые тем не менее не имели профессионального подхода к партизанской войне. Когда я за несколько лет до того основал специальные силы, я проводил обучение дружественных партизанских формирований, в стиле «зеленых беретов» или САС, как крайне важное для южноафриканских спецопераций за рубежом. Но у генерала, командовавшего специальными силами теперь, были на этот счет другие взгляды. К тому же так вышло, что я уже давно был отправлен, вместе с «грязной дюжиной», тренировать людей Чипенды.

Поэтому обучение и применение партизанских групп в количестве, достаточном для контроля провинции Кунене (кваньяма или нет) никогда, к сожалению, не принималось во внимание ни членами ССК ни военной разведкой. Очевидно, отсутствовало заслуживающее доверия мнение военных, которое сделало бы ясным для кучи гражданских из ССК, что контроль над областью со стороны вдохновленных нами партизан был бы предпосылкой к тому, чтобы после вывода южноафриканских войск СВАПО и ФАПЛА было бы не так просто занять освободившееся место. Мы могли создать большое мерзкое болото, через которое бойцам СВАПО и войскам ФАПЛА было бы гораздо тяжелее пробиваться к границе с Намибией.

Вместо этого в провинции Квандо-Кубанго, по настоянию Жонаша Савимби, который пользовался значительным политическим влиянием в службе военной разведки и Совете безопасности, была создана за кучу денег регулярная армия УНИТА. Которая неоднократно показала, что не может зачистить даже мусорную корзину, не говоря уж о том, чтобы победить в боях малого масштаба.

Так пришли к тому, что 32-й батальон получил повторное задание - чтобы спасти УНИТА от тотального уничтожения. Так называемые партизаны УНИТА плесневели на своих небольших базах, в равной мере игнорируемые Савимби и ФАПЛА, потому что они просто не имели значения. Единственно из-за чего Савимби выглядел хозяином значительной части Анголы - ФАПЛА эта территория была неинтересна, за исключением нескольких алмазных рудников.

Однако его провинция весьма эффективно использовалась его врагами для других целей. При их появлении Южная Африка должна была снова и снова посылать регулярные войска, чтобы спасать шкуру Савимби, со всеми связанными с этим политическими последствиями. В большинстве случаев им не стоило беспокоиться даже о своих линиях снабжения в провинции Кунене, потому что мы торчали здесь, чтобы уделять провинции должное внимание.

Однако, иногда нам удавалось обмануть политиков. В 1983 году была начата операция «Аскари», чтобы в очередной раз вытеснить ФАПЛА из провинции Кунене и уничтожить находящиеся там базы СВАПО. Без оповещения политиков, одновременно была проведена операция «Форте», во время которой полностью весь 32-й батальон был применен «в духе чиндитов», как партизанское соединение. [Чиндиты - специальные силы Британской Индии, действовавшие в 1943 - 1944 гг. в Бирме методами глубинной разведки и партизанской войны - прим. перев.]

Хотя эти операции были скорее дополнением к конвенционным действиям механизированных боевых групп, наступавших, в рамках большой операции «Аскари», вглубь провинции Кунене, захватывающих там опорные пункты и разрушающих их, от Онгивы на юге через Эвале и Мпупу до северного Кувелеи. 32-й батальон инфильтрировался по тропам в буше - частью на транспорте частью пешком, глубоко в густые леса восточного Кунене, далеко за линию обороны ФАПЛА. Мы локализовали базы СВАПО, которые считали себя защищенными, и напали на них.

Тем временем южноафриканская механизированная бригада наступала на север, чтобы ударить по бригаде ФАПЛА в большом и решительном сражении возле Кувелеи. Когда потерпевшая поражение бригада ФАПЛА отходила, эти измотанные войска получили сюрприз в виде действовавшего глубоко в тылу 32-го батальона. Бригада была уничтожена, также как и еще одна, которая предприняла попытку ударить с севера, чтобы спасти первую. Обе бригады потеряли все свои танки и почти все БМП. ФАПЛА были разбиты и изгнаны из всей провинции Кунене.

32-й батальон при этом получил удобный случай вооружить плохо снаряженных кваньяма из войск УНИТА, чтобы создать свободную зону без ведома Савимби, службы военной разведки и южноафриканского правительства. Но эта тайна долго не продержалась, и вскоре наш министр иностранных дел снова был в дороге, чтобы подарить все завоеванное. Это снова означало вывод войск, в том числе 32-го батальона.

Мы все же имели намерение остаться, чтобы сделать из кваньяма партизанскую армию, а провинции Кунене — как минимум безопасный район для партизанских баз УНИТА. Но министр иностранных дел приехал из Лусаки с радостной вестью, что все проблемы разрешены дипломатическим путем и вышеупомянутый вывод войск должен состояться. Таким вот образом была закончена очень многообещающая операция, потому что министр иностранных дел не понимал стратегических возможностей партизанской войны. Это доказывает, как мало политики знают о военном деле.

Мы были вынуждены иметь дело с политиками, которые думали, что они понимают в войне больше, чем профессиональные солдаты. Из тех, что говорят, что война слишком серьезное дело, чтобы поручать его генералам. Это надменное отношение достигло пика презрения во время боев 1987 — 88 гг. на Ломбе. Эта река была местом, на котором произошли решающие бои, приведшие к поражению четырех крупнейших ФАПЛА-кубинских соединений, которые были разбиты легкой южноафриканской механизированной бригадой.

Перед этим пять механизированных бригад ФАПЛА пересекли Квито, к востоку от Квито Кваневале, по единственному доступному мосту, чтобы атаковать Мавингу и захватить аэродром, с которого Савимби должны были нанести смертельный удар. Он скрывался в отдаленной Жамбе. Савимби, как обычно, заорал: «Убивают! Убивают!» — и южноафриканская армия в очередной раз была направлена ССК на его спасение. 32-й батальон — а кто больше? — укрепился на Ломбе, чтобы остановить продвижение противника. Остальные части были отведены, чтобы вместе образовать легкую бригаду. Но было ли это правильным?

Южноафриканцы снова были должны оттеснять противника. При этом нужно было нанести ему максимальные потери, однако нигде местность не предоставляла возможности создать для вражеских бригад затруднения и окончательно их уничтожить. Успешно завести противника в ситуацию, где он будет успешно уничтожен, при минимальных собственных потерях — главное качество способного командира.

А если командиру навязывать философию, которую называют «ситуация win-win», где ни одна из сторон не выигрывает и не проигрывает, то эта новация - настоящее «кощунство» с точки зрения «благородного» искусства ведения войны. Именно это ССК проделывал с нами, хотя это может быть исключительно порождением мозга карьерного политика, взрастившего в себе навыки международного дипломата. Министр иностранных дел Пик Бота под это описание подходит. Но война это не вид спорта, в котором обе стороны могут при случае договориться на ничью. Это дело жизни и смерти, характеризующееся агрессивной волей и сильной, иногда отчаянной решимостью победить врага. Одна сторона покидает поле боя как победитель, тогда как другая всегда терпит сильный ущерб или же полностью побеждена. Иногда обе противоборствующие армии оказываются в патовой ситуации, тогда они отходят чтобы перегруппироваться, восполнить потери или доукомплектоваться, только за тем чтобы потом снова продолжить борьбу.

В любом случае, среди нас, полковников, были такие, кто настаивал на том, что нужно просто продолжать наступление на западный берег Квито, чтобы захватить Квито Кваневале с запада, что означало бы выход в тыл врага. Таким образом перекрывался логистический центр противника и, что возможно еще важнее, занимался единственный мост. Южноафриканская бригада разместилась бы точно на пути снабжения и отступления противника, и он был бы отрезан от своих поставок.

Продвижение бригад было замедлено уже в виду того, что 32-й батальон остался на Ломбе. Но они могли там оставаться долгое время, пока текли поставки, или они могли отступить назад на Квито Кваневале. А если бы мы взяли Квито Кваневале, они оказались бы на чужом берегу без снабжения, машины скоро не смогли бы ездить, и войска сдались бы без единого нашего выстрела. Зачем нужен танк без топлива? Он превращается в обычный железный ящик, экипаж которого по выходе наружу оказывается среди многочисленных бойцов УНИТА, которые с энтузиазмом перережут им горло, особенно кубинцам. Так что пять бригад были бы уничтожены без остатка.

К 70-летию Великой Победы

Военные действия на севере африканского континента велись с 13 сентября 1940 по 13 мая 1943 года. Победа союзников под Эль-Аламейном в Египте в октябре-ноябре 1942 г. определила ход войны на североафриканском театре военных действий. Союзники имели 200 - 230 тыс. человек, танков - 1440, орудий - 2311, самолетов - 1500. Им противостояли 80–100 тыс. человек, танков - 540, орудий - 1219, самолетов - 350 . В ходе сражения немецко-итальянская Африканская армия потеряла 55 тыс. убитыми, ранеными и пленными, 320 танков и около 1 тыс. орудий. Война закончилась в Тунисе капитуляцией 150-тысячных итало-немецких войск и 80 тыс. чиновников .

Конечно, на Западе сейчас делаются попытки придать сражению под Эль-Аламейном видимость, что эта битва на Ближнем Востоке явилась решающим сражением всей Второй мировой войны. Против этого сравнения говорят факты. Состоявшаяся почти в то же самое время Сталинградская битва проходила с 17 июля 1942 г. по 2 февраля 1943 года. В ней приняли участие советские войска, насчитывающие 1–1,1 млн человек. Им противостояли войска Германии, Италии, Румынии, Венгрии, Хорватии и Финляндии. В начале операции их было 430 тыс. человек, а к концу операции - 1,1 млн человек. Безвозратные и санитарные потери Рабоче-крестьянской красной армии (РККА) составили 1,1 млн человек, 4,3 тыс. танков и самоходных артиллерийских установок и 2,8 тыс. самолетов. Безвозратные и санитарные потери войск союзников составили 1,5 млн человек, 1,7–2 тыс. танков и штурмовых орудий, 3 бронепоезда, 3 тыс. самолетов. Кроме того, по разным данным, от 91 тыс. до 237,8 тыс. солдат сдалось в плен .

Тем не менее, битва под Эль-Аламейном имела решающее значение для второстепенного, североафриканского театра военных действий.

Россияне, оказавшиеся после проигрыша Белой армией Гражданской войны в эмиграции в Египте и Магрибе, принимали активное участие в боевых действиях после нападения Германии на Советский Союз. «У нас, русских, есть один только путь доказать нашу верность России - это погибнуть за нее», - сказал в Бизерте один из русских моряков своим товарищам .

В конце 1960-х годов автору, работавшему тогда в Алжире, приходилось сталкиваться с людьми необычной судьбы - пожилыми россиянами, заходившими время от времени в консульский отдел Посольства СССР. Оказавшись после разгрома Белого движения за рубежом, они вступили во французский Иностранный легион. Эти белые продолжали ненавидеть большевиков и Советскую власть, но 22 июня 1941 г. главным для них стало то, что их Родина - Россия подверглась нападению Германии. Дезертировав из Легиона, они присоединились к Свободной Франции. После победы им за участие в войне с фашистами было предоставлено советское гражданство. После выхода в отставку многие из них остались в Алжире. Они жили в АНДР, получали как бывшие легионеры пенсию от Французского правительства и при этом имели советские паспорта.

Одним из героев войны в Северной Африке был В. Д. Пеняков (другое написание его фамилии - Пеньяков). Он родился 30 марта 1897 г. в семье в Бельгии, где его отец строил завод. Правда, существуют и другие данные, что он родился в Лондоне . В качестве добровольца В. Д. Пеняков в 17 лет поступил в ряды французской армии и артиллеристом прошел всю мировую войну, будучи к тому же ранен. Он учился в Кембридже и говорил по-английски так же чисто, как и по-русски. С 1924 г. В. Д. Пеняков работал инженером в Египте на сахарном заводе. Работа там была сезонная, до сбора сахарного тростника у В. Д. Пенякова было много свободного времени. Он использовал его для изучения Сахары. Полюбив пустыню, он посвящал долгие дни исследованию Северной Африки, совершал длительные рейды по территории Великой пустыни, знакомился с образом жизни кочевников . Бедуины-проводники учили его находить пищу и воду, ориентироваться и ездить на верблюде и лошади. Он выучил к тому же арабский язык. Кроме того, В. Д. Пеняков научился управлять небольшим самолетом и совершал полеты из Каира в Александрию, Асьют и Асуан. Впрочем, это занятие ему быстро наскучило. Позже он написал в своей книге, что «летать на самолете так же неинтересно, что водить трамвай. Особенно в Египте, где всегда безоблачно» .

Когда итальянские войска вторглись в Египет, В. Д. Пеняков вступил в ряды английской армии, произнеся такие слова: «я не питал никаких иллюзий, что могу повлиять на ход событий, но было как-то неловко оставаться в стороне» . Причем он пошел на обман комиссии, скрыв, что ему было 43 года, и получил назначение в чине капитана командиром батальона в Ливийские арабские силы (ЛАС).

В лагере ЛАС в начале шоссе из Каира в Александрию майор В. Д. Пеняков провел целый год, после чего они были переброшены в восточную Ливию. Он познакомился с многими шейхами местных племен. Все они ненавидели итальянцев и были готовы помогать англичанам. В начале марта 1942 г. батальон В. Д. Пенякова вернули в Египет для отдыха.

Коньком В. Д. Пенякова оставалась разведка. Он проанализировал действия в Северной Африке и пришел к выводу, что командованию не достает оперативных разведывательных данных. Для получения их периодических рейдов разведгрупп было мало. Следовало создать на востоке Ливии целую сеть осведомителей из местных жителей. В. Д. Пеняков предложил командованию ЛАС сформировать группу коммандос и забросить ее в Киренаику. На это было получено согласие, и в течение 15 месяцев он сражался во главе диверсионного отряда, в который входили только добровольцы в количестве 22 человек и один офицер. В этом подразделении сражались поляки, англичане, французы и ливийцы - арабы, берберы и туареги . Русских вплоть до войны в Италии у Пенякова не было.

Пеняков полагался на то, что араб не может предать гостя, которого он принимает в своем шатре. Сначала В. Д. Пеняков познакомился с вождем обейдат шейхом Али бу Хамадой. В апреле 1942 г. он встретился с двумя шейхами Али и Матваллой, убедил их созвать совещание представителей племен, и в один день на стоянку, занимаемую шейхами, съехались более шестидесяти вождей племен. В. Д. Пеняков обратился к ним с речью, в которой он, в частности, сказал, что «ваш духовный вождь, ваш эмир уважаемый сейид Идрис ас-Сенуси - да благословит его Бог - предложил свою помощь и помощь своего народа моему королю <...> Черно-белое знамя сейида Идриса развевается рядом со знаменем английского короля. Британское правительство знает, что у него нет более преданных друзей, больших энтузиастов, чем вы - арабы Сенуси» .

Арабы Киренаики ненавидели итальянцев, и вскоре их разветвленная сеть раскинулась по всей оккупированной Ливии. Верными помощниками В. Д. Пенякова были официанты, прислуживавшие в отелях и барах. Они день за днем собирали информацию о точном расположении итало-немецких войск и встречались на узких улицах городов с агентами для ее передачи. И в течение пяти месяцев В. Д. Пеняков каждую ночь по своему передатчику выходил на связь с центром, сообщая им сведения о положении войск противника. Узнав о жестоких казнях заподозренных в сотрудничестве с англичанами ливийцев, которых подвешивали за челюсть на крюк и оставляли умирать на солнце, В. Д. Пеняков направил письмо командующему итальянскими войсками в Киренаике генералу Патти, предупредив, что за каждого замученного араба он будет расстреливать одного итальянского офицера, и казни прекратились .

В. Д. Пеняковым был разгромлен аэродром Барс на юге Джебель Ахдар, где было уничтожено от 20 до 32 самолетов противника, и при этом потери атакующих составили всего три человека. Ими осуществлялось минирование дорог в тылу немецких и итальянских войск, взрывались склады горючего и боеприпасов, узлов связи и железных дорог, из концлагерей освобождались десятки военнопленных. Заметную роль сыграло разрушение нефтебазы Аль-Кубба, находящейся в Джебель Ахдар. В результате был уничтожен бензин, которого хватило бы для 200 танков на 12 дней.

Во время последующих операций одним из наиболее известных отрядов коммандос стал действовавший в Северной Сахаре на левом фланге английской 8-й армии Истребительный эскадрон (Demolition Squadron) № 1, находившийся под командованием В. Д. Пенякова. Его отряд вошел в историю как «частная армия Попского» (РРА). Это выражение было брошено одним из офицеров штаба 8-й армии и вскоре стало официальным наименованием подразделения. Отряд состоял из англичан - 5 офицеров и 18 солдат. Автопарк группы был представлен четырьмя легковыми вездеходами «Виллис МБ» и двумя трехтонными грузовиками . Экипаж каждого легкового автомобиля состоял из двух-трех человек, вооруженных двумя пулеметами. 23 ноября 1942 г. эта группа покинула Каир и в Асьюте свернула на юго-запад к оазису Харга. Там дорога кончилась. В. Д. Пенякову предстояло пройти 600 миль по пустыне, чтобы выйти к ливийской Куфре, где находилась база английской разведывательной группы. По пути пришлось преодолевать Аль-Гильф аль-Кябир, где среди песчаных гор проходила одна, пригодная для автомобильного транспорта, дорога. В Куфру РРА прибыла 4 октября 1942 г. и узнала, что Киренаика уже освобождена и фронт проходит уже у Аль-Агейлы, т. е. на востоке Триполитании.

В. Д. Пеняков получил другое задание. Истребительный эскадрон сыграл важную роль в Тунисской кампании после того, как 20–23 марта 1943 г. командующий 8-й армией Б. Монтгомери пытался прорвать укрепления «Линии Марет» на юге Туниса, но, потеряв 150 танков, вынужден был отказаться от лобового штурма . А одновременно к западу от «Линии Марет» командиру Соединения «Л» Ф. Леклерку удалось отстоять Ксар Гилян, что открыло возможность обхода «Линии Марет» с фланга. Английское командование приняло решение перенести направление главного удара с побережья в пустыню. Но для этого надо было разыскать проход через горы Матмата. «Главным моментом моего плана, - напишет позже Б. Монтгомери, - должен был стать обход фланга противника с запада от Матматы <...> Проблема стала одна: можно ли найти путь через пески?» . И проход был найден - найден В. Д. Пеняковым! Через этот проход горы пересекли: 10-й армейский корпус, 1 бронетанковая и 4 индийская дивизии, обошедшие «Линию Марет», взявшие Аль-Хамму и вынудившие Африканскую армию начать отход на Север.

После Туниса В. Д. Пеняков добрался до Тебессы, где американские войска, занимавшие этот город, щедро снабдили их одеждой и вооружением. После этого соединение РРА продолжало воевать в Тунисе. 13 мая фашисты капитулировали. Истребительный эскадрон был переброшен в Филлипвиль на отдых, а затем в Италию.

После войны В. Д. Пеняков работал в Вене связным офицером между английской 8-й армией и советскими войсками и был награжден орденами Великобритании и СССР. В 1950 г. он издал книгу «Частная армия Попского», вышедшую в Англии. В прессе тогда писали, что «это авантюрная история, которая не имеет равных в литературе о любой другой войне» . В. Д. Пеняков был похоронен в Лондоне.

В Марокко, французская администрация в которой подчинялась правительству Виши, находился русский Р. Касев. Он добрался до Гибралтара и затем до Англии, вступил в Свободную Францию и воевал в Африке в составе летного отряда «Лотарингия». После войны Р. Касев стал известным дипломатом и членом Французской академии и выпустил книгу «Предчувствие зари» под псевдонимом «Р. Гари». В этой книге воспроизводится тяжелая атмосфера вишистского присутствия в Марокко. Р. Гари описывает свою жизнь в Мекнесе и Касабланке до побега в Гибралтар и затем в Лондон, где он вступил в авиацию.

Контр-адмирал А. Васильев, служивший на флоте, выпустил после войны книгу «Неизвестные солдаты минувшей войны». В этой книге он пишет о пережитом им и его боевыми товарищами, и в частности, о высадке десанта в Магрибе в ноябре 1942 года.

8 ноября 1942 г. немцы впервые высадились на аэродроме Аль-Авина близ Туниса. Прикрытие отступавших в Алжир французских частей было поручено Клобуховскому, командиру эскадрона 4 соединения Африканских стрелков. Он отступил к Меджез Аль-Баб, где и окопался. Во второй половине ноября немцы при поддержке авиации бросили против них моторизованные части, однако получили сильный отпор. Это создало возможность подойти американской артиллерии, и фронт стабилизировался .

Входившему в состав Соединения «Л» Сражающийся Франции (так Свободная Франция стала называться с 1 июля 1942 г.) командиру 1 марокканского кавалерийского полка Н. Румянцеву, его заместителю лейтенанту Крешенчуцкому и командующему кавалерийским эскадроном лейтенанту Кашановскому была 8 апреля 1943 г. поручена атака в Тунисе станции Мезуна. При этом Крешенчуцкий ворвался в Мезун и удерживал его до подхода 9 апреля с севера американских частей. 16 апреля 1943 г. при Фаделоне опять отличились части Румянцева. Причем Кашановский ушел далеко вперед, его подразделение было отрезано немецко-итальянской армией от остальных войск, а его самого считали погибшим. Но, благодаря ловкому маневру, Кашановский вывел свою часть из неприятельского кольца .

В конце тунисской кампании в районе Загуана французский бронированный отряд остановился, наткнувшись на минные поля. Лейтенант Левандовский один на джипе, рискуя каждое мгновение подорваться, пронесся вперед в деревню, занятую немцами. Подскочив к контрольно-пропускному пункту, он потребовал офицера для переговоров. Усадив немца, он помчался обратно в расположение своих войск. Офицер дал указания, облегчившие разминирование.

Капитан З. Пешков, старший брат председателя ВЦИК Я. М. Свердлова и крестник А. М. Пешкова (М. Горького), родился в Нижнем Новгороде в 1884 г., перед Первой мировой войной был вынужден эмигрировать во Францию и добровольцем вступил во французскую армию. По окончании войны он служил в Марокко во французском Иностранном легионе. После поражения Франции З. Пешков отказался признать перемирие с немцами, бежал в 1941 г. в Англию и присоединился к главе Свободной Франции генералу Шарлю де Голлю. Он был командиром батальона в Иностранном легионе и воевал в Африке с февраля по май 1941 г., а затем стал советником Ш. де Голля . В 1941–1942 гг. З. Пешков был представителем Свободной Франции в Южно-Африканском Союзе, а в 1943 г. являлся главой Миссии в Британской Африке. Затем он был послом Франции в Китае в 1943–1945 гг. и Японии. Он получил звание генерала и был награжден орденами Большой крест Почетного легиона и Военным крестом и Военной медалью . В своей книге «Звуки горна. Жизнь в Иностранном легионе» (американское издание) З. Пешков с гордостью пишет о русских: «Мне следует воздать должное неизвестному величию этих людей, по случаю ставших солдатами, этим кочующим труженикам, которые под солнцем Африки выполняют множественные и трудные задачи. Они могли бы сказать о себе, как солдаты Рима: “Мы идем, и дороги следуют за нами”» .

Н. А. Туроверов сражался с немецко-итальянскими войсками в составе 1-го французского кавалерийского полка в Магрибе. Впечатлениям от боев он посвятил поэму «Легион» .

В рядах союзных войск после высадки десанта в Марокко оказались и русские, жившие в этой стране. В частности, капитан А. Тер-Саркисов, который был награжден орденом Крест освобождения. С другой стороны, не только солдаты воевали в рядах армии союзников. Так, врач И. М. Толстой (1901–1982), внук Л. Н. Толстого, был направлен союзниками в военный госпиталь в Рабате .

На кладбищах в гор. Алжире имеется русская фамилия И. Остапченко, надпись «Советские вооруженные силы» и обозначена дата гибели - июнь 1943 года. К сожалению, предпринимаемые Посольством в Алжире и Министерством иностранных дел попытки выяснить, кто именно похоронен в АНДР, окончились неудачей - их имена неизвестны центральному архиву Советской армии. С другой стороны, на английских кладбищах в Египте имеется еще десяток славянских фамилий . Причем на некоторых из них надписано «Советские вооруженные силы»: в Кантаре лежат сержант Е. Красин, скончавшийся 20 октября 1944 г., и рядовой В. Зимберинг, скончавшийся 20 октября 1944 года.

Один из похороненных - И. Д. Звегинцев . Он родился 29 мая 1912 г. в Санкт-Петербурге. Отец его был полковником, участвовал в Первой мировой и Гражданской войнах. Мать - урожденная княгиня Оболенская . В 1920 г. семья Звегинцевых, эмигрировавших из России, поселилась в Великобритании. И. Д. Звегинцев окончил престижную школу Блоксхем. В начале войны Звегинцева призвали в английскую армию, и он погиб 28 декабря 1941 г. под Аль-Агелией в Ливии .

Очень хорошо сражался в войсках Свободной Франции под Бир Хакимом подполковник Д. Г. Амилахвари. Он, будучи грузином, родился в 1906 г. в селе Черлеон в Северной Осетии. В 1920 г. его родители эмигрировали из России во Францию. С 1924 по 1926 гг. Д. Г. Амилахвари учился в Сен-Сире во Франции, а окончив учебу, он поступил в Иностранный легион. Вместе с вооруженными силами Свободной Франции Д. Г. Амилахвари был переброшен в Северную Африку, где он принимал участие в боях под Бир Хакимом, которые начались 27 мая и шли до 10 июня 1942 года. В день прорыва он находился в передовой машине вместе с командующим Кенигом и водителем С. Трэверс. Битва под Бир Хакимом имела важное значение в ходе боевых действий на Севере Африки. Все дело в том, что танки командующего Африканской армией генерала Э. Роммеля испытывали постоянную нехватку горючего, а сохранение Бир Хакима в руках Свободной Франции вело к тому, что немцам приходилось делать большой обход для снабжения атаковавших Тобрук частей горючим. Незадолго до своей гибели под Эль-Аламейном в 1942 г. Д. Г. Амилахвари получил из рук Ш. де Голля высшую награду - Крест освобождения, учрежденную генералом в 1940 г., а в 1955 г. он посмертно получил орден Почетного легиона. «Среди солдат Свободной Франции создался настоящий культ памяти подполковника Амилахвари», - писал в 1947 г. другой участник североафриканской кампании В. И. Алексинский . На Родине в городе Гори, откуда происходил отец Д. Г. Амилахвари, в память о нем установлена памятная стела, а в музее Ордена освобождения в Париже хранятся его личные вещи.

Другой пример: капитан английского уланского полка Дж. А. Уэрнер, праправнук А. С. Пушкина, происходил от младшей дочери поэта Натальи Александровны. Его мать Анастасия в 1917 г. вышла замуж за английского аристократа баронета Г. Уэрнера и в Россию не вернулась. Дж. А. Уэрнер был их единственным сыном. Он воевал в Северной Африке и погиб в декабре 1942 г. Ему в тот момент было 25 лет. Дж. А. Уэрнер был единственным погибшим из всех 15 потомков А. С. Пушкина, принимавших участие в войне.

В Северной Африке сражался также Земцов, награжденный двумя Военными крестами, вторым из них посмертно .

В своих мемуарах, изданных в Париже, В. И. Алексинский писал о том, что во французских частях в Северной Африки воевало много русских . Среди 1056 человек, награжденных Ш. де Голлем Крестом освобождения, были 10 наших соотечественников.

Часть из эмигрантов перебралась в СССР, чтобы сражаться вместе с советскими солдатами. В частности, Титовы собирались вернуться в Советский Союз. Незадолго до отъезда его жена умерла, но он решил возвращаться один и уехал на Родину .

Впрочем, эмигранты из России не только сражались с оружием в руках. Вот что пишет капитан 1 ранга Н. Черкашин, посетивший Бизерту на борту плавбазы «Федор Видясов» в сентябре 1976 года . П. С. Еникеев служил на подводной лодке «Сфакс», потопленной «У-37» под Касабланкой после того, как Франция подписала перемирие с Германией. Отец его, лейтенант Черноморского флота С. Н. Еникеев, родившийся в Севастополе и прибывший в Бизерту на подлодке «Тюлень», находился в то время в Тунисе. Он после эвакуации Севастополя преподавал в находящемся в Бизерте российском Морском корпусе теоретическую механику. Потом, когда Корпус был распущен, началась безработица. В конце концов ему удалось устроиться в аккумуляторную мастерскую, а затем С. Н. Еникеев стал начальником электротехнической службы торгового порта. Когда началась война, он вступил добровольцем во французский флот и был в чине капитан-лейтенанта назначен старшим механиком базы по ремонту подводных лодок. Через год он отравился хлором и был списан вчистую. В марте 1943 г. он был вызван в порт Бизерты, где его заставили ремонтировать электродвигатели немецкой подлодки «У-602». Воспользовавшись ситуацией, он сделал так, что при полном ходе происходит замыкание обоих электромоторов. Ясно это становится, когда субмарина вынуждена давать, находясь под водой, полный ход. 23 апреля 1943 г. «У-602» погибла при неизвестных обстоятельствах. Таким образом, С. Н. Еникеев отомстил гитлеровцам за гибель сына . Правда, в соответствии со справочником «У-602» уцелела во время войны. Скорее, номер подлодки напутан, и речь идет о лодке «У-612» .

И эмигранты из России, уехавшие до революции, защищались от фашистов. Так, в семье художника Столова сыновья служили во время войны в английской и американской армиях .

Среди российской колонии в Египте проводился сбор средств, в котором наряду с русскими участвовали также и египтяне, включая правителей этой страны. Египетские газеты в феврале 1942 г. публиковали сообщения об организованных в Каире и Александрии базарах-маскарадах под покровительством короля Фарука, на которых проводились аукционы рукоделий, изготовленных женской частью местной русской колонии. На собранные средства покупались обувь и одежда для отправки детям Сталинграда.

Особенно значительные изменения наступили в настрое российских эмигрантов по мере дальнейшего успеха советских войск. Советник Миссии Д. С. Солод сообщал в Москву 15 декабря 1943 г., что русская колония в Каире и Александрии в основном состоит из белоэмигрантов, подавляющее большинство из которых относится лояльно к Советскому Союзу. «Многие, - писал Д. С. Солод, - выражают желание возвратиться в Советский Союз». В начале 1944 г. был отменен последний параграф устава Русского клуба в Каире, который гласил, что его членом не может состоять лицо, признающее коммунистическую власть в России.

К началу 1944 г. изменившееся положение в Египте позволило создать Египетский фонд под руководством принцессы Ирины Александровны, жившей со своим мужем, греческим принцем Петром в этой стране в период оккупации Греции фашистскими войсками. Фонд возглавлял Шериф Сабри, а его пресс-атташе был писатель Таха Хусейн. Сообщая об его деятельности, поверенный в делах СССР в Египте Н. В. Новиков писал, что «как от других благотворительных фондов, существенной материальной помощи от Египетского фонда ожидать не приходилось, но его политического значения недооценивать не следовало» . Кампания началась показом 15 мая в каирском кинотеатре «Опера» документального фильма «Сталинград», на просмотре которого присутствовал король Фарук. На собранные средства фонд приобрел и отправил в Советский Союз 4,4 тыс. пар обуви для сирот Сталинграда. В свою очередь Правительство Египта передало в Миссию СССР чек на сумму 1 тыс. египетских франков для приобретения вещей для детей Сталинграда .

Впрочем, не все русские сочувствовали борьбе СССР. Среди членов Русского клуба в Египте, которые были настроены резко антисоветски, были замечены профашистские симпатии. Англичане даже подумывали об арестах среди русских иммигрантов. В Каире существовал Клуб русской молодежи - организация, которая была настроена крайне монархически. После решения Русского клуба отменить параграф о непризнании Советской власти, туда, выйдя из состава клуба, переместилась группа русских бойскаутов . Более того, в Египте действовал Российский фашистский союз. Его египетское отделение возглавлялось бывшим ротмистром, а в эмиграции - сотрудником египетской полиции А. Л. Марковым. Его члены были настроены антисоветски.

Что касается граждан СССР, то они были в составе Армии генерала В. Андерса, насчитывавшей в феврале 1943 г. 73 тыс. человек. В захоронениях 417 военнослужащих в Египте имеется немало русских фамилий. Более того, после окончания войны только в 1947 г. репатрианты из этой армии составили 1024 человека . Кроме того, была сформирована в Сирии Отдельная бригада карпатских стрелков, в составе которой было более 200 украинцев . Позже в Египте в конце 1943 - начале 1944 гг. был сформирован 2-й польский корпус из Армии В. Андерса и польской Бригады карпатских стрелков, который 8 февраля 1944 г. был переброшен в Италию.

Особого упоминания заслуживают «белые рабы Э. Роммеля» - советские военнопленные, использовавшиеся в Африканской армии при строительстве объектов военной инфраструктуры, а также в качестве носильщиков трудовых батальонов Тодта. Тем, что память о них сохранилась, мы обязаны заместителю директора ИВ РАН А. З. Егорину, открывшему эту почти неизвестную страницу Второй мировой войны . Из 20–22 тыс. пленных, направленных в Северную Африку, около трети умерло, не вынеся нечеловеческих условий содержания. Правда, В. В. Беляков выражает сомнение, что в Северной Африке находилось несколько тысяч военнопленных. По его мнению, речь идет о нескольких сотнях советских пленных .

Так или иначе, после битвы при Эль-Аламейне союзники освободили значительную часть советских военнопленных . В последующем, после наступления в Магрибе, англичанами было освобождено немалое количество пленных . В Архиве внешней политики имеется документ, представляющий собою ноту, отправленную 29 января 1943 г. Народным комиссариатом иностранных дел Посольству Великобритании в Москве в ответ на ноту от 10 января, в которой выражается благодарность англичанам за «готовность оказать содействие при следовании в СССР советских граждан, находящихся сейчас в Северной Африке» . Уцелевшие 311 человек были освобождены в Тунисе и после окончания войны вывезены союзниками в лагерь Мезонкаре в Алжире, а позже морем в Порт-Саид и грузовиками через Палестину, Ирак и в Тегеран . Правда, среди этого количества были люди, переброшенные в Тунис из Италии. Но при отступлении немцев кое-кому удалось разбежаться, укрыться в оазисах и раствориться, приняв ислам, среди местного населения...

Поскольку было невозможно из-за продолжения военных действий отправить на Родину как освобожденных военнопленных в Египте и Ливии, так и тех из них, которые были освобождены американскими и английскими войсками в Италии с августа 1944 г., т. е. 5,6 тыс. человек, все они оставались в лагерях в Египте . Все эти пленные размещались в транзитных лагерях №№ 190, 305, 307, 379 и 380. В этой связи Москва приняла решение отправить в Каир офицера по связи майора А. В. Карасова, который занимался советскими солдатами. Писатель С. Велиев, репатриированный из Италии через Египет, в своих воспоминаниях так характеризовал А. В. Карасова: «Он принадлежал к числу тех людей, которые сразу же располагали к себе. В выражении лица, глаз удивительно сочетались сосредоточенность, строгость с приветливостью. С первого же знакомства Анисим Васильевич завоевал наши симпатии» .

7 ноября 1944 г. в честь дня Октябрьской революции в лагере, где содержались освобожденные пленные, был устроен парад. На парад взирали египтяне и английские военные. Кроме того, военнопленными была показана пьеса У. Гаджибекова «Аршин мал алан». Постановка имела успех не только среди пленных, но и среди египтян. С. Велиев указывал, что «на наши спектакли приходили жители из близлежащих деревень. Мы слышали, как на улицах арабы распевали арии Аскера и Гюльчохры. Даже ребятишки мурлыкали себе под нос мелодии популярной азербайджанской оперетты» . Со своей стороны, администрация лагеря ничего не имела против общения египтян с советскими пленными. Как подчеркивал С. Велиев, местные жители «ежедневно приходили в одиночку и группами, завязывали с нами беседы, забрасывали нас вопросами < ...> Мы старались поближе познакомиться с жизнью арабов. Она была тяжелой. Мы глубоко сочувствовали им, и они это понимали и были за это глубоко признательны нам. Мы полюбили этих людей, простосердечных и гостеприимных. Они говорили, что мы для них - это советский народ и, выказывая свои добрые чувства к нам, они выражают свою любовь к советскому народу, к нашей стране» .

По-другому к пленным относились англичане и американцы. Американский журнал «Коллиерз» писал, что «страх и подозрение в отношении России так велики, что иной раз невольно возникает вопрос: с кем мы воюем - с Германией или с СССР» . Однажды группа в сто советских офицеров была схвачена и посажена в тюрьму американскими агентами. Понадобилось энергичное вмешательство А. В. Карасова, чтобы похищенные офицеры были разысканы и освобождены. Как-то американские переводчики подошли к группе советских военных и уговаривали их запросить убежище в США или Англии. Но получилось наоборот - переводчики быстро стали попадать под влияние советских солдат. В другой раз в лагерь пожаловала группа офицеров из армии Андерса, уговаривавшая освобожденных из плена людей не возвращаться в СССР. Эта затея тоже провалилась.

Впрочем, один из военнопленных покончил самоубийством. Выяснилось, что он перешел на сторону немцев и служил в полиции.

8 декабря 1944 г. пленные из лагеря 307 были направлены в Суэц, оттуда теплоходом в иракскую Басру и были вывезены в СССР. С. Велиев отмечал, что «арабы молились за нас, за наше благополучное возвращение на родину, за наше счастье. Они раздавали нам хурму, инжир, а тому, кто, смущаясь, отказывался, чуть не насильно всовывали свертки в руки, клали в карманы. Они говорили, что мы для них - это советский народ и, высказывая свои добрые чувства к нам, они выражают свою любовь к советскому народу, к нашей стране» .

Вернувшись в Советский Союз, С. Велиев опубликовал сборник воспоминаний «Жемчужный дождь», изданный в Москве в 1963 году. В сборник входит и его «Путь на Родину». Кроме того, он под впечатлением пережитого в Египте опубликовал на азербайджанском языке «Арабские рассказы». Часть из них («Инжировое дерево», «Мечты феллаха», «Кувшин воды») была переведена на русский язык.

В январе 1945 г. советская миссия, которой было поручено заниматься военнопленными, в составе 10 офицеров прибыла в Египет. Возглавлял миссию полковник М. Ставров. Оставшиеся пленные вывозились на грузовиках «Студебекерах» в Иран через Палестину, Сирию и Ирак. Репатриация военнопленных была завершена в апреле 1945 года.

Еще одни советские товарищи в количестве 156 человек, которые воевали в составе интернациональных бригад в Испании, оказались в Алжире. После войны в 1947 г. в Москве была опубликована книга «Французские записи. 1939–1943», автором которой был А. Н. Рубакин. В лагере в Верне во Франции он провел до 10 декабря 1941 г., откуда был переброшен в Алжир в маленький городок Джельфа на южном склоне Атласских гор на границе с Сахарой. 4 декабря 1942 г. русские заключенные узнали об англо-американской высадке в Алжире, но высадившиеся войска лагерем не интересовались. Только в начале марта они были переселены в крепость Кафарелли, и 25 марта 1943 г. им разрешили выходить в город за покупками. Наконец, 14 июня 1943 г. советские интернированные были посажены в грузовики и через Средиземное море, Египет, Палестину, Багдад, Тегеран прибыли в Советский Союз. Москва предложила, кроме того, эвакуироваться в СССР интербригадовцам, которых набралось 40 человек, из которых 15 человек были немцы, а остальные - венгры, поляки, чехословаки, прибалты и даже один француз .

Среди военных, эвакуированных из Алжира, был Б. Н. Фридман, который изложил свои воспоминания в рукописи, озаглавленной «Мои военные дороги», в которой наряду с Алжиром упоминались также Александрия и Суэц. Он 5 сентября 1943 г. сбежал из плена на Корсике и присоединился к партизанам, а затем ими был переправлен в Алжир.

В память об участии советских военнопленных в боях в Северной Африке была опубликована в 1963 г. книга С. А. Борзенко «Эль-Аламейн», представляющая собой литературное произведение. В нем описывается судьба командира танковой дивизии полковника А. В. Хлебникова, попавшего в плен в первые дни войны. Он и 12 бойцов-танкистов, находясь во Франции на берегу пролива Ла-Манш, совершили побег в Англию. Там они вступили в британскую армию, были переброшены в Северную Африку, принимали участие в обороне Тобрука, и А. В. Хлебников погиб под Эль-Аламейном.

В построенной в 1956 г. в столице Туниса церкви Воскресения Христова есть две памятные доски. Одна из них посвящена памяти погибших шести российских граждан, которые сражались во Второй мировой войне; это - К. Федоров, Г. Харламов, К. Шаров, Н. Александров, М. Груненков, Н. Юргенс. На плите надпись: «Русская колония Тунизии своим сынам, павшим на поле брани. 1939–1945». Вторая установлена Посольством РФ в память тех советских военнопленных, которые погибли на территории Туниса, Ливии и Египта в ходе Второй мировой войны.

1 maxpark.com/community/politic/content/1611095; ЕгоринА. З. Египет нашего времени. М., 1998. С. 75.
2 Там же. С. 78.
3 http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A1%D1%82%D0%B0%D0%BB%D0%B8%DO%BD%D0%B3%D1%80%DO%B0%D0%B4%D1%81%D0%BA%D0% ; Великая О течественная война Советского Союза. М., 1970. С. 223.
4 Сологубовский Н. А. Анастасия Александровна Ширинская. Судьба и память. М., 2012. С. 282.
5 Труд. 23.06.2001; Беляков В. В. Эль-Аламейн, или русские солдаты в Северной Африке (1940–1945). М., 2010. С. 82.
6 http://lib.aldebaran.ru/author/nenahov_yurii/nenahov_yurii_voiska_specnaznacheniya_vo_vtoroi_mirovoi_voine
7 Беляков В. В. Эль-Аламейн в Северной Африке (1940–1945). М., 2010. С. 82.
8 Сологубовский Н. А. Анастасия Александровна Ширинская. Судьба и память. М., 2012. С. 278.
9 Там же.
10 Жерлицина Н. А., Сологубовский Н. А., Филатов С. В. Диалог цивилизаций. Очерки из истории российско-тунисских отношений в XVIII–XX веках. М., 2006. С. 80.
11 Там же. С. 81–82.
12 Беляков В. В. Русский Египет. М., 2008. С. 305.
13 Gandini J. Pistes du Sud Tunisien à travers l’histoire. Clavisson, 2000. З. 53.
14 Монтгомери Б. Мемуары фельдмаршала Монтгомери, виконта Аламейнского. М., 2004. С. 157.
15 http://www.ice-nut.ru/tunisia/tunis014.htm
16 Русская колония в Тунисе 1920–2000. М., 2008. С. 211–212.
17 Там же. С. 211.
18 http:// maxpark.com/community/129/content/1981924; Пархомовский М. Сын России, генерал Франции. М., 1989. С. 183; За профессиональную армию. Идеи Шарля де Голля и их развитие в ХХ веке. М., 1998. С. 221; Пархомовский М. Сын России, генерал Франции. М., 1989. С. 221.
19 Пархомовский М. Сын России генерал Франции. М., 1989. С. 95–56.
20 http://www.maghreb.ru/kolupaeve/voinskie_tradicii5_peshkov.htm
21 www.infrance.su/forum/showthread.php?t=52756
22 Там же.
23 http://maxpark.com/community/14/content/195728
24 Беляков В. Приютила Африка Жар-птицу. Россияне в Египте. М., 2000. С. 29.
25 La Noblesse de Russie, T. 2. 1962. Р. 490, 493.
26 27 Беляков В. В. Русский Египет. С. 309.
28 Жерлицына Н. А., Сологубовский Н. А., Филатов С. В. Диалог цивилизаций. Очерки из истории российско-тунисских отношений в XVIII–XX веках. М., 2006. С. 77.
29 Там же. С. 77.
30 Беляков В. В. «К берегам священным Нила...». М., 2003. С. 182.
31 Узники Бизерты. М., 1998. С. 260–267.
32 www.proza.ru/2012/10/16/1966
33 См.: All the World’s Fighting Ships 1922–1946. Annapolis, б/г, р. 242.
34 Беляков В. В. «К берегам священным Нила...». С. 182.
35 Новиков Н. В . Пути и перепутья дипломата. М, 1976. С. 142.
36 Беляков В. В. «К берегам священным Нила...». С. 184–185.
37 Там же. С. 186 .
38 http://maxpark.com/communitytv/14/content/1957283
39 См.: Квечень З. Тобрук. 1941–1943. М., 2003 С. 49, 103, 114; Беляков В. В. Русский Египет. С. 317.
40 См.: Егорин А. З. Египет нашего времени. С. 80; Егорин А. З. История Ливии. ХХ век. М., 1999. С. 114.
41 См.: Беляков В. В. Эль-Аламейн... С. 115–117, 120.
42 Беляков В. Приютила Африка Жар-птицу... С. 236.
43 Толстой Н. Д. Жертвы Ялты. М., 1996. С. 52.
44 Беляков В. В. Русский Египет. С. 300.
45 http://maxpark.com/communitytv/14/content/1957283 ; См.: Беляков В. В. Эль-Аламейн... С. 119.
46 Там же.
47 Беляков В. В. Русский Египет. С. 325–326.
48 Там же, с. 329.
49 Беляков В. В. Эль-Аламейн... С. 168.
50 Там же. С. 170.
51 Беляков В. В. Русский Египет. С. 330.
52 Беляков В.В. Эль-Аламейн..., С. 126.

http://www.livejournal.com/update.bml

РУССКИЕ СОЛДАТЫ В СЕВЕРНОЙ АФРИКЕ. Глава 3

Английский генерал: «К нам уже бежали советские военнопленные из Франции, всех мы их послали в Северную Африку…»
Советский полковник: «Я готов ехать в Тобрук… Может, это хоть в какой-то самой маленькой степени поможет моей Родине».
«Падая побледневшим лицом на север, Хлебников выбросил руки вперед, словно стараясь дотянуться до Родины. Горячий ветер из Сахары старательно принялся заносить тело песком и к утру насыпал над ним неуютный могильный холмик».

Глава третья. КТО ВЫ, ПОЛКОВНИК ХЛЕБНИКОВ?

От Каира до Эль-Аламейна – 300 километров. Не такое уж большое расстояние. Но у корреспондента ежедневной газеты немало хлопот. Он не может в любой момент сорваться с места, бросив на пару дней свой корпункт. Такую поездку надо планировать заранее, согласовывать ее с редакцией. Так было и в тот раз. Мой шеф, Павел Епифанович Демченко, редактор «Правды» по отделу развивающихся стран, сам ветеран войны, мое предложение съездить в Эль-Аламейн одобрил сразу же.
Готовясь к поездке, я решил поискать книгу Сергея Борзенко. Собственно, в Каире в ту пору это можно было сделать только в одном месте – в библиотеке советского посольства. Наш культурный центр с его обширной библиотекой был в свое время закрыт президентом Садатом и все еще не работал. Мне сопутствовала удача. Называлась книга «Эль-Аламейн. Баллады и повести» и была издана в Москве в 1963 году. В заглавной повести, «Эль-Аламейн», рассказывалось вот что.

Побег в Африку

Разведка боем

Итак, получив письмо от Вячеслава Афанасьева с вырезкой из «Советской России» и прочитав книгу Сергея Борзенко, я отправился в Эль-Аламейн. Сомнений в том, что книга основана на реальных фактах, не было.
От старших коллег по «Правде» я узнал, что Сергей Александрович Борзенко (1909 – 1972) прошел Великую Отечественную с первого и до последнего дня в качестве военного корреспондента. Он первым из журналистов и писателей был удостоен звания Героя Советского Союза. Как сказано в указе Президиума Верховного Совета СССР от 17 ноября 1943 года, «за форсирование Керченского пролива, захват плацдарма на Керченском полуострове и проявленные при этом отвагу и геройство».
После войны Борзенко работал в «Правде», в качестве ее специального корреспондента побывал в двух десятках стран, включая Египет. Не бросая журналистики, занимался и литературой. Он автор нескольких романов и повестей, в основном о войне.
По мнению Борзенко, наши соотечественники не только сражались в египетских песках, но и погибали там. Быть может, те, чья жизнь оборвалась у Эль-Аламейна, и сейчас еще числятся на родине «пропавшими без вести», и где-то ждут их родные и близкие…
Надгробные плиты стоят шеренгами, будто солдаты в строю. Могилы разделены на сектора-батальоны поперечными дорожками. У входа на кладбище – колоннада-кенотаф, венчает же его огромный каменный крест.
Когда бродишь по кладбищу союзников в Эль-Аламейне, то понимаешь, почему та война называлась мировой. На надгробных плитах – не только английские, но и французские, польские, чешские, индийские, еврейские, африканские имена… Представители более двух десятков стран разных континентов участвовали в этом сражении. А что же наши соотечественники?
Два дня в августовский зной 1987 года с присоединившимся ко мне в поездке корреспондентом агентства печати «Новости» Иваном Меньшиковым мы проводили, что называется, разведку боем: осматривали в Эль-Аламейне могилу за могилой. Но ни одного советского солдата мы там не нашли. Во всяком случае, среди тех, чьи имена выбиты на надгробных стелах. Тогда мы присели в тени колоннады и обратились к справочной книге, где в алфавитном порядке расположены 11945 имен тех, кто в разное время погиб в Северной Африке и неизвестно где похоронен. Фамилии этих людей выбиты на стенах колоннады.
К мемориалу то и дело подъезжают туристические автобусы. Толпы экскурсантов, преимущественно европейцев, проходят обычно колоннаду насквозь и устремляются прямо на кладбище. Но от одной группы отделяются худенькая рыжеволосая женщина и с ней – мужчина чуть постарше. Сначала они просто наблюдают, как мы изучаем книгу, а спустя некоторое время начинают выказывать признаки нетерпения.
- Простите, вы еще долго? – спрашивает по-английски женщина. – Можно взять книгу на одну минутку?
Мы передаем ей книгу.
- Где-то тут похоронен мой дедушка, – поясняет женщина.
- Так вы здесь в первый раз?
- Ну да! – вступает в разговор мужчина. – Приехали по турпутевке. А вообще живем в Австралии, в Аделаиде.
- Нашла! Сектор В-16! – Женщина возвращает нам книгу. – Славу Богу! Я всегда так хотела встретиться с дедушкой!
Они уходят искать могилу, а мы досматриваем книгу. Осталась уже последняя буква английского алфавита, «зет». И вот – читаем: «Младший лейтенант Звегинцов Иван Дмитриевич. Погиб 28 декабря 1941 года. Смотри 29 колонну».
Находим нужную колонну, а на ней – такое привычное глазу русское имя. Все так, как в книге. Но русский – не обязательно советский. Возможно, он из эмигрантов. Надо навести справки.
В Каире Меньшиков встретился с британским военным атташе и попросил его сделать запрос в штаб-квартиру Комиссии по военным захоронениям стран Содружества в английском городе Мейденхед. Ответ, по словам британского полковника, был таким: «Мистер Звегинцов – советский офицер». Но когда спустя некоторое время, уже после возвращения Ивана в Москву, я запросил также Центральный архив министерства обороны СССР в городе Подольске, ответ оказался совсем другим: «В картотеке по учету безвозвратных потерь офицерского состава младший лейтенант Звегинцов (Звягинцов, Звегинцев) Иван Дмитриевич не значится». Загадку эту я разгадал лишь спустя полтора десятилетия.
Поправка к «Некрополю»

1 августа 2000 года я опубликовал в «Труде», где в ту пору работал, очерк о живущей в Александрии дочери русских эмигрантов Татьяне Николаевне Монти. Упомянул в нем о «русском склепе» на греческом православном кладбище в центре города, где похоронены наши соотечественники, для которых Египет стал второй родиной.
Вскоре в корпункт пришло письмо из Владикавказа, от профессора Северо-Осетинского государственного университета Галины Таймуразовны Дзагуровой. Она писала, что занимается изучением русской эмиграции и просит прислать ей список россиян, похороненных в Александрии.
Если уж составлять список соотечественников, закончивших свой жизненный путь в Египте, то не только александрийцев, подумал я. И надо издать его отдельной брошюрой. Ведь это важный источник и по истории русской эмиграции, и по генеалогии – отрасли исторической науки, ставшей очень популярной в России в конце ХХ века.
Во время летнего отпуска в Москве я купил брошюру «Храм-памятник в Брюсселе. Список мемориальных досок». Брошюра была издана в Санкт-Петербурге, в серии «Российский некрополь», выпускаемой Русским генеалогическим обществом. На последней странице обложки были напечатаны адрес и телефон редактора серии, Андрея Александровича Шумкова. Я позвонил в Петербург, представился и предложил Шумкову подготовить описание российского некрополя в Египте. Он охотно согласился и пообещал издать его.
Я взялся за работу. Вновь побывал на греческих православных кладбищах и в Каире, и в Александрии, посмотрел кладбищенские книги. Поднял свои записи о посещении английских военных кладбищ. В итоге получился список из 729 имен, в который я включил и Звегинцова.
Перед самым Новым годом я окончательно вернулся из Каира в Москву, а вскоре встретился с Шумковым, приехавшим в столицу по делам, и отдал ему рукопись некрополя.
Через пару месяцев редактор «Российского некрополя» вновь приехал в Москву и привез мою рукопись, подготовленную к печати в соответствии с принятым в серии стандартом. Просматривая ее, я обратил внимание на то, что к дате гибели Звегинцова Шумков добавил место – Эль-Агелия и название части, в которой он служил: 7-я танковая дивизия британской армии.
- Откуда вы знаете, где погиб Звегинцов? – спросил я Андрея Александровича.
- Он – представитель знатного русского рода, – ответил Шумков. – После революции семья Звегинцовых эмигрировала.
- Так значит, Иван Дмитриевич – вовсе не советский офицер?
- Нет, английский.
- А как связаться с его родственниками?
- Напишите в Париж, Сергею Сергеевичу Оболенскому, – посоветовал Шумков. – Он – дальний родственник Звегинцовых. – И дал мне адрес.
Председатель Союза русских дворян во Франции князь Оболенский ответил мне без промедления и дал адрес одного из Звегинцовых, Петра Владимировича. Но оказалось, что тот – представитель французской ветви семьи, а Иван Дмитриевич – английской. Впрочем, Пьер Звегинцов поддерживает связи со своими родственниками в Англии. Благодаря ему я в конечном итоге нашел племянника И.Д. Звегинцова, Павла Дмитриевича.
От него я узнал, что Иван Дмитриевич родился в Петербурге 29 мая 1912 года. Его отец, Дмитрий Иванович (1880 – 1967), был полковником, участвовал в Первой мировой и Гражданской войнах. Мать Мария Ивановна (1883 – 1943) – урожденная княгиня Оболенская. В 1920 году семья покинула Россию и поселилась в Англии. Иван (на второй родине его обычно звали Джек), человек веселого нрава, окончил престижную школу Блоксхэм, но чем занимался потом, племянник не знал. В 1940 году он женился, однако детей завести не успел. Его призвали в армию и направили на фронт, в Северную Африку, где он и погиб…
Живой свидетель

Каждый год в конце октября у мемориалов в Эль-Аламейне собираются ветераны, чтобы отметить очередную годовщину сражения. В 1987 году их было больше обычного: круглая дата – 45 лет. Упустить такую возможность встречи с участниками тех событий было бы непростительно. И я вновь отправился туда…
В ту пору в окрестностях Эль-Аламейна была всего одна гостиница – в Сиди-Абдель-Рахман. Там и поселились ветераны. Я занял стратегическое место в холле и останавливал всех подряд, задавая единственный вопрос: не знают ли они об участии в сражениях советских воинов? С разрешения менеджера гостиницы даже вывесил на двери объявление аналогичного содержания, снабдив его отрывными листочками с моим адресом. Но увы, большинство ветеранов говорило решительное «нет», некоторые отвечали, что вроде что-то слышали, но ни один не припомнил ничего конкретного.
А месяца через два из Канады пришло письмо. Джозеф Суини извинялся за давшую слабину память и рассказывал такой эпизод.
«В начале 1943 года, то есть уже после разгрома фашистов под Эль-Аламейном, я ехал на машине в Александрию. В местечке Сиди Бишр заметил у дороги двух солдат в английской форме. Остановился, подсадил их. Оказалось, что это русские или, возможно, украинцы. Один всю дорогу молчал, а с другим я пытался объясниться. Я неплохо знал сербско-хорватский, а ведь это славянский язык. Из рассказа попутчика я понял, что это бывшие советские военнопленные. Фашисты привезли их из России в Африку (в Тунис) для того, чтобы использовать на подсобных работах. Во время наступления союзников они были освобождены из плена и примкнули к английским войскам».
Удивительные вещи проделывает жизнь! В годы Второй мировой войны в казармах Сиди Бишр, где в начале 20-х годов находился «русский городок» эмигрантов, был лагерь для интернированных. Вероятно, попутчики Суини были оттуда. И, конечно, ничего не знали о прошлом казарм. А вот еще что интересно в свидетельстве англичанина, живущего в Канаде: существовал и второй путь советских воинов в Африку, кроме побега из плена, описанного у Борзенко, и притом более короткий.

Отклик читателей. «Они сражались в песках».

Так постепенно у нас с Иваном Меньшиковым набрался кое-какой материал для выступления в газете: книга Борзенко, Звегинцов, свидетельство Джозефа Суини… Некоторое время мы колебались – писать или продолжать поиски. Смущало то, что, несмотря на обстоятельную «разведку боем», нам так и не удалось найти в Эль-Аламейне могил советских воинов. Но, может, соотечественники покоятся под некоторыми из 83 надгробий, где выбито краткое: «Неизвестный союзный солдат»?
Немало таких надписей и на других английских военных кладбищах, разбросанных по всей Северной Африке от Египта до Алжира. Решили все же: надо писать. Рассказать о том, что удалось узнать, может, что-то потом добавят читатели.
И вот 8 мая 1988 года, накануне Дня победы, наша статья была опубликована.
Заголовок в редакции ей дали такой: «Они сражались в песках».
Мы не ошиблись – читатели откликнулись на выступление «Правды». В редакцию пришло несколько писем. Отрывки из некоторых из них стоит привести.
«У меня был знакомый по имени Василий, фамилии не помню, – писал инвалид Отечественной войны В.Е. Кизилов из города Ленинабад в Таджикистане. – В 1951–1952 годах в Канибадаме Ленинабадской области он работал со мной на одном участке помощником машиниста экскаватора. На работу и с работы всегда ездили вместе на автомашине, и по дороге Василий мне рассказывал, что после плена в 1941 году попал в Египет. Там русских было много, воевали вместе с англичанами, а оттуда он приехал в СССР в 1944 году. Потом Василий уехал из Канибадама на родину, в Саратовскую область, и больше я его не видел».
«Мой отец, Арзуманов Аршак Антонович, 1908 года рождения, был призван на фронт в первые дни войны из Баку, – писал из Еревана его сын Аркадий. – В Керчи он попал в плен, был в концентрационных лагерях. Освободили его англичане и через Африку – Иран – Баку в 1945 году привезли в Подольск, под Москвой. Что они делали в Африке, чем занимались, мне неизвестно. Не успел расспросить. К сожалению, отец погиб на строительстве в Ереване в 1966 году».
Меня удивило тогда, что бывшего военнопленного привезли в Подольск. Теперь-то я знаю, что там находился спецлагерь № 174, куда, наряду со спецлагерем № 178 в Рязани, направляли для проверки военнослужащих, репатриированных из Северной Африки. Но подробнее об этом – немного позже…
Кандидат медицинских наук Н.М. Рафиков из Ленинграда написал: «В 1965 году я проходил в Москве подготовку на курсах для получения водительских прав. Вождению нас учили на какой-то автобазе, на грузовых машинах ГАЗ-51. Инструктора менялись, но чаще других был один – еврей лет пятидесяти. Во время наших учебных поездок он несколько раз говорил, что воевал под Эль-Аламейном, что в этой битве “участвовали советские солдаты, только мало кто об этом знает”. Для меня это было ново, но по тому, как он об этом не раз говорил, мне ясно, что он не выдумывал».
Было и такое письмо: «Моего родного брата Звягинцева Ивана Николаевич изменено отчество. 1912 года рождения, мобилизован в 1941 году с Челябинского горвоенкомата. Брат не вернулся с войны. И на наши запросы ответили: Звягинцев И.Н. в списках убитых, раненых и пропавших без вести не значится. Где он? Я не знаю, на каком фронте он воевал и как сложилась его судьба. И я хоть на закате жизни хочу узнать, где похоронен мой брат. Этого так и не узнали мои родные и близкие, уже ушедшие из жизни. И вот эта статья. Я почти уверен, что на кладбище в песках Эль-Аламейна похоронен мой брат. Звягинцев Н.Н. Краснодарский край, Новокубанск».
Ю.В. Алферов из города Вишневое Киевской области прислал даже два письма – скачало короткое, а затем и более подробное, в котором назвал фамилии сразу трех бывших «африканцев». В 1958 году Лусиков, Киненко и Нагаев работали в проходческой бригаде Казака на участке № 4 шахты № 7-а треста «Киселевскуголь» в Кемеровской области. Но где они теперь – автор не знал.
Мы с Иваном чувствовали себя именинниками. Вот они, дополнительные доказательства того, что мы на верном пути! Но была причина и для разочарования. Мы так надеялись на то, что на публикацию в газете откликнется кто-нибудь из самих «африканцев»! К сожалению, в читательской почте подобных писем не оказалось...

«Хлебная» фамилия

Интересно, а откуда все-таки Борзенко узнал об участии советских людей в сражениях в Африке? Вот бы познакомиться с его архивами! Приехав в Москву в очередной отпуск, я начал наводить в редакции справки о семье писателя. Ведь он много лет проработал в «Правде». Задача эта оказалась не из сложных. И вот уже в здании агентства печати «Новости» я беседую с сыном Сергея Борзенко, Алексеем.
- Архивы отца я окончательно не разобрал до сих пор, – рассказывает Борзенко-младший. – Дело в том, что материалы на одну и ту же тему разбросаны у него по разным записным книжкам, и свести их воедино – дело трудоемкое. Насчет повести «Эль-Аламейн» знаю вот что. Основой для нее стали беседы отца с английскими офицерами в 50-е годы, в том числе – с бывшим командующим 8-й английской армией генералом Окинлеком. Армия эта как раз и воевала под Эль-Аламейном. Фамилию русского полковника англичане припомнить не смогли, сказали только, что она – производная от слова «хлеб». Потому-то отец и назвал своего главного героя Хлебниковым.
Так, занятно. В самом начале войны на западных границах СССР стояли десятка четыре танковых дивизий. Если просмотреть списки их командиров, может, и мелькнет «хлебная» фамилия?
Списки принес мне отец из Института военной истории, где, выйдя в отставку, работал. Ни одной «хлебной» фамилии в них не оказалось. Сначала я приуныл, а потом подумал: а что, если англичане имели в виду хлеб не в буквальном, а в собирательном смысле этого слова?
Начал вновь изучать списки и обнаружил в них три «съедобных» фамилии: полковники Капустин, Чесноков и Студнев. Теперь надо выяснить их судьбу. За этим я обратился в Центральный архив министерства обороны СССР.
Ответ из архива в Подольске пришел довольно быстро. Судьбы трех командиров-танкистов со «съедобными» фамилиями оказались совершенно различными.
Полковник Капустин благополучно прошел всю войну и уволился в запас в 1946 году. Очевидно, что он не мог быть прототипом Хлебникова.
Полковник Чесноков погиб 29 декабря 1942 года. Правда, место его захоронения не указано, но это явно не Северная Африка. Путь туда пролегал только через плен, а в этом случае в архивных документах даты смерти быть не могло.
И, наконец, полковник Студнев. Пропал без вести в 1941 году. 29-я танковая дивизия, которой он командовал, в первые же дни войны была разгромлена фашистами и уже 14 июля расформирована. «Пропал без вести» – значит, скорее всего, оказался в плену.
Стало быть, с героем книги Борзенко совпадают не только звание и должность, но и судьба. В общем подходит и возраст. «Раскрасавец парень, косая сажень в плечах, годов тридцати пяти, не больше» – так характеризует Хлебникова в книге один из его друзей-танкистов. Николай Петрович Студнев родился в Тверской губернии в 1902 году, значит, к началу войны ему было от силы 39.
Так что же, комдив Студнев и полковник Хлебников – одно и то же лицо?
Возможно.
И вполне объяснимо, почему при такой фамилии у англичан отложилась в памяти ассоциация с хлебом. Ведь студень – блюдо им чужое, а хлеб – первая еда, даже у англичан.
Но прототипом полковника Хлебникова мог быть и русский эмигрант, воевавший, как и Звегинцов, в рядах союзников. Ведь их было немало. Научный сотрудник Института Африки Российской академии наук В.П. Хохлова составила году целый список. Предваряя его, она отмечала в своей статье «Опаленные войной», вошедшей в опубликованный в 2002 году сборник «Африка глазами эмигрантов» (статью с любезного разрешения автора я включил в книгу в качестве приложения): «По некоторым данным, сотни выходцев из Российской империи (или их потомки) служили в войсках Свободной Франции, десятки участвовали на африканской земле в Сопротивлении. В нашем сводном списке пока лишь одна сотня имен, да и то неполная. Впрочем, надо надеяться, что по мере выявления и освоения нового материала список этот, несомненно, будет пополняться новыми именами». В справедливости этого предположения я убедился, побывав в марте 2004 года в Тунисе.

Близ развалин Карфагена

Вскоре после возвращения в конце 2000 года в Москву из затянувшейся командировки в Египет я оставил газету и перешел работать в Институт востоковедения Российской академии наук. Сотрудники института поддерживают связи со своими коллегами из разных стран, приглашают друг друга на научные конференции. Одна такая конференция, посвященная культурному обмену России с арабским миром, как раз и состоялась в столице Туниса.
Послушать доклады пришел Николай Сологубовский. В последние советские годы он был корреспондентом агентства печати «Новости» в Тунисе, а когда Союз рухнул, остался там и одним из первых организовал туристические поездки из России в эту страну.
В промежутке между утренним и вечерним заседаниями я попросил Николая свозить меня на французское военное кладбище, в надежде, что смогу найти там русские могилы. Кладбище, именуемое «Военный некрополь Гаммарт», оказалось недалеко от столицы, близ развалин легендарного Карфагена. Как когда-то с Иваном Меньшиковым в Эль-Аламейне, мы с Николаем осмотрели одну за другой абсолютно все могилы, а потом и регистрационную книгу.
Предчувствие не обмануло меня.
Русских имен на надгробных камнях мы нашли добрый десяток.
Николай Нанков, погиб 9 мая 1943 года.
Вячеслав Трофимов, 11 января 1943 года.
Сергей Попов, 12 января 1943 года.
Павел Замешаев, 4 мая 1943 года.
Кирилл Федоров, 1 июня 1943 года – видимо, умер от ран, потому что военные действия завершились 13 мая.
Но, вернувшись в Москву, я обнаружил, что все они уже значились в списке В.П. Хохловой. Правда, не у всех была известна дата гибели, а что касается Федорова, то он, сапер, умер не от ран, а подорвался на мине.
- В центре города есть русская православная церковь, а в ней – мемориальная доска с именами русских эмигрантов из Туниса, погибших в годы войны, – сказал Николай. – Хотите посмотреть?
Рискуя опоздать на вечернее заседание конференции, мы поехали в центр города. Удивительно красивый храм, архитектура которого скопирована со знаменитого Покрова на Нерли, был закрыт. Сологубовский позвонил по мобильному телефону настоятелю храма, протоиерею Дмитрию (Нецветаеву), но в трубке раздался лишь механический голос: «Абонент временно не доступен».
Я было расстроился, но Николай пообещал прислать мне фотографию мемориальной доски, что он вскоре и сделал. На ней выбиты всего шесть имен. Четыре из них – Михаил Груненков, Николай Александров, Кирилл Шаров и Георгий Харламов – не числятся в списке В.П. Хохловой.
Жаль, что на мемориальной доске нет дат жизни этих людей. Возможно, все дело в том, что церковь построена в 1956 году, и к этому времени эти даты стерлись в памяти соотечественников…
Но, конечно, не только эти шестеро из числа русских эмигрантов, проживавших в Тунисе, сражались с фашистами.
Писатель Николай Черкашин, бывший моряк, рассказал в очерке «Осколок империи», вошедшем в изданный в Москве в 1998 году сборник «Узники Бизерты», следующую историю.
В сентябре 1976 года советская плавбаза «Федор Видяев» посетила Бизерту с визитом дружбы. Там автор познакомился с бывшим русским моряком Сергеем Николаевичем Еникеевым. Старик поведал ему историю жизни – как попал во флот, как спасся во время катастрофы крейсера «Пересвет» в районе Порт-Саида в начале 1917 года, почему потом и назвал своего сына Пересветом, как по приказу барона Врангеля об эвакуации Черноморской эскадры из Севастополя в 1920 году оказался в Бизерте. Отрывок же из рассказа Еникеева, посвященный Второй мировой войне, достоин того, чтобы привести его целиком.
«Как только началась вторая война с бошами, я вступил добровольцем во французский флот. Однако плавать мне не пришлось. В чине капитан-лейтенанта меня назначили старшим механиком здешней базы по ремонту подводных лодок. Через год я отравился хлором в аккумуляторной яме “Нотилюса” и меня списали вчистую. Лицо, как видите, бело до сих пор. Хлор прекрасный отбеливатель.
Когда я узнал о гибели сына Пересвета, волосы тоже стали белыми. Так что перед вами натуральный белый гвардеец. Н-да… Лейтенант французского флота Пересвет Еникеев погиб девятнадцатого декабря сорокового года на подводной лодке “Сфакс” где-то под Касабланкой. Координаты места гибели неизвестны. Потопили их боши. Я узнал номер той субмарины, U-37, – Еникеев пригубил кофе. – Немцы пришли в Бизерту в ноябре сорок второго года. В порту я не появлялся, хотя меня могли обвинить в саботаже и расстрелять. И когда в марте сорок третьего ко мне вломились ночью жандармы, я так и понял – повезут на расстрел. Простился с Касси и Ксюшей [жена и дочь]… Привезли меня в порт, где стояла немецкая подводная лодка. Теперь мне известен ее номер – U-602, как известно и то, что лодку сына потопила U-37. Но тогда я решил: вот она, убийца моего Пересвета. Новенькая, спущенная со стапелей чуть больше года, с броневой палубой из стали “Вотан”, она несла четыре торпедных аппарата в носу и один в корме. Зубастая была акула.
Командир субмарины на скверном французском сообщил мне, что в электродвигатели попала морская вода и требуется срочная переборка механизмов. И если я не справлюсь с работой за сутки, то он лично расстреляет меня прямо на причале.
Делать нечего. Взялся за работу. Помогали мне немецкие электрики и лодочный же механик, рыжий обер-лейтенант, переученный из танкиста на подводника. Дело свое он знал из рук вон плохо, за что и поплатился… Устроил я им межвитковое замыкание якорей обоих электромоторов. Причем сделал это так, чтобы замыкание произошло лишь при полной нагрузке. Полный же подводный ход, как вы и сами знаете, лодка развивает лишь в крайне опасных ситуациях.
23 апреля сорок третьего года U-602 погибла “при неизвестных обстоятельствах” у берегов Алжира. Уверен, у них сгорели под водой оба электромотора. На лодке было сорок четыре человека команды и пес по кличке Бубби. Впрочем, он откликался и на Бобика. Вот этого пса мне жаль до сих пор. U-602 – это мой личный взнос на алтарь общей победы».
Думаю, что рассказ Еникеева ни в каких комментариях не нуждается.
(продолжение следует)
Автор - Владимир Беляков.

РУССКИЕ СОЛДАТЫ В СЕВЕРНОЙ АФРИКЕ. Глава 3 (продолжение)

К 70-летию Победы Советской армии в Сталинградской битве
К 70-летию Победы Союзников в Северной Африке

Глава третья. КТО ВЫ, ПОЛКОВНИК ХЛЕБНИКОВ? (продолжение)

Советский подполковник – легендарная фигура в войсках союзников.
Дмитрий Амилахвари: «У нас, иностранцев, есть только один способ доказать Франции свою благодарность ей: умереть за нее».
Николай Вырубов: «Для тех, кто был воспитан в русском духе, жил в русской среде, главным мотивом участия в войне безусловно стала Россия».
Джозеф Суини: «Я спрашивал себя, почему безвинные женщины, дети и старики должны нести на своих плечах страдания мировой войны».

Русский грузин, герой Франции

Ни один из русских эмигрантов, живших в Тунисе, не мог быть прототипом Хлебникова. Ведь они не защищали Тобрук и не сражались в Эль-Аламейне. А вот подполковник-танкист князь Дмитрий Георгиевич Амилахвари, храбро сражавшийся в войсках Свободной Франции и погибший, как и Хлебников, при Эль-Аламейне, наверное, мог. Этот человек был легендарной фигурой в войсках союзников.
Амилахвари прославился в боях за Бир-Хакейм, небольшой оазис недалеко от границы Ливии с Египтом, на южном фланге фронта. Его обороняла 1-я бригада Свободной Франции. 27 мая 1942 года войска «оси» нанесли удар по позициям союзников. Французы в Бир-Хакейме оказали танкистам Роммеля упорное сопротивление и отбили их атаку. Фашисты обошли оазис стороной, но через четыре дня начали методичный штурм французских позиций.
Захватить Бир-Хакейм им удалось лишь 10 июня. Французские войска, понеся огромные потери, прекратили сопротивление и отступили.
За героизм, проявленный в боях за Бир-Хакейм, Дмитрий Амилахвари получил из рук самого генерала де Голля высшую награду – Крест освобождения.
«Если англичанами владели смешанные чувства надежды и меланхолии, то наши люди были охвачены ликованием, – писал в своих мемуарах генерал Шарль де Голль, возглавивший после капитуляции Франции сопротивление захватчикам и ставший впоследствии президентом страны. – Бир-Хакейм возвысил их в собственных глазах. Я был у них 8 и 11 августа. Лармина представил мне свои части. Во время великолепного смотра 1-й легкой дивизии я вручил Крест освобождения генералу Кёнигу и нескольким другим лицам, в частности полковнику Амилахвари».
Союзные войска находились в это время у Эль-Аламейна, готовясь к решающему наступлению.
Рассказывая об участии французских войск в битве при Эль-Аламейне, де Голль записал: «Вынужденные вести бои на территории с тяжелым рельефом, имея перед собой растянутую линию фронта и хорошо укрепившегося противника, наши войска понесли значительные потери; в частности, пал смертью храбрых Амилахвари».
О Дмитрии Амилахвари я узнал из сборника «Африка глазами эмигрантов», изданного Институтом Африки в 2002 году. В нем была опубликована статья Владимира Алексинского об участии русских эмигрантов в войсках Свободной Франции. «Нам пока мало известно о “сопротивлении” в Северной Африке, – писал Алексинский в 1947 году. – Русских в нем участвовало не много, но все же и они насчитываются десятками: капитан Крыжановский, молодой офицер, ездил в Англию, передавал сведения, был арестован по возвращении, отправлен во Францию, затем в лагерь в Германию. Молодой русский еврей фотографировал места будущей высадки американцев. Наталия Михайловна Макеева была арестована и увезена в тюрьму во Францию за то, что укрывала своего племянника, приезжавшего с секретной миссией от де Голля. Булычев, работавший на железной дороге в Тунисе, несколько раз переходил линию фронта и давал ценные указания англичанам. Семья Медведевых в Тунисе укрывала молодых людей от немцев… Это только те, о деятельности которых я знаю. А были и еще, но все это были одиночки, так как никакой русской организации там не существовало».
Полностью эту статью вы можете прочитать здесь:

«Многие офицеры войск Свободной Франции вели себя героически, – отмечал далее Владимир Алексинский, – но единственный офицер, прозванный легендарным героем, был русский полковник Амилахвари… Среди солдат Свободной Франции создался настоящий культ памяти полковника Амилахвари».
В сборнике «Африка глазами эмигрантов» была напечатана фотография свежей могилы героя с простым деревянным крестом. Значит, останки Амилахвари точно погребены на кладбище союзников в Эль-Аламейне. Как же я не нашел его могилу? Выходит, надо съездить туда еще раз. Но сначала посмотреть регистрационную книгу. Чтобы сделать это, теперь не надо покидать Каир. На окраине города, в Гелиополисе, расположен региональный центр Комиссии по военным захоронениям стран Содружества.
Обычно я бываю в Каире дважды в год, но посмотреть регистрационную книгу мне долго не удавалось. Сначала не хватало времени, потом я приехал после обеда, а региональный центр закрывается в 2 часа дня. И все же в ноябре 2008 года я попал туда. Открыв раздел регистрационной книги, куда занесены имена похороненных в Эль-Аламейне военнослужащих дружественных армий, я сразу нашел координаты могилы Амилахвари: участок 8, ряд А, могила 13. Но фамилия была исковеркана. Углядеть в ней выходца из России, если вы не знали о нем раньше, было невозможно. А раньше я о нем не знал.
Я указал сотруднице центра на вкравшиеся в регистрационную книгу ошибки, и она пообещала сообщить о них в штаб-квартиру комиссии в Англии. Но в Эль-Аламейн в тот раз я попасть так и не смог. Запланировал эту поездку на следующее посещение Египта. Оно состоялось вскоре, в феврале 2009 года.
Знакомое уже более двух десятилетий место! Сколько раз я посещал его! Даже старый привратник признал меня! Мы прошли с ним в правую от колоннады часть кладбища. Надгробная стела на могиле Амилахвари ничем не отличалась от соседних. В двух шагах от него похоронен еще один наш соотечественник-эмигрант, Дмитрий Пахотинский, чье имя тоже внесено в список В.П. Хохловой.
Накануне поездки в Каир я получил письмо от представителя газеты «Комсомольская правда в Египте» Наталии Малюженко. Эта газета печатается в египетской столице с 2005 года каждые две недели и рассчитана преимущественно на русскоязычную общину, численность которой уже перевалила за 20 тысяч человек. В каждый номер я пишу небольшую статью о русско-египетских связях под рубрикой «Москва – Каир». В одной из них в конце 2008 года я сообщил о выходе своей книги «Русский Египет». Так вот, писала Малюженко, эту книгу очень хотел бы иметь посол Грузии в Каире. Я обещал привезти ему экземпляр.
С Георгием – так запросто представился мне грузинский посол – мы проговорили целый вечер, перескакивая с истории на современность и обратно. Конечно, я спросил его о Дмитрии Амилахвари. Оказалось, что совсем недавно грузинские документалисты сняли о нем фильм, и Георгий пообещал мне прислать копию. Фильм я получил уже на другой день, а вместе с ним – распечатку из Википедии, Интернет-энциклопедии, посвященную Амилахвари. Из нее я узнал вот что.
Дмитрий Амилахвари родился 31 октября 1906 года в селе Чермен нынешнего Пригородного района Северной Осетии, куда во время революции 1905 года его родители перебрались из родного Гори.
После Гражданской войны семья выехала в Турцию, а оттуда в 1922 году перебралась во Францию. В 1924 – 1926 годах Дмитрий учился в военной школе Сен-Сир, а затем вступил в Иностранный легион. Получил французское гражданство, в 1927 году женился на княжне Ирине Дадиани (1904 – 1944).
В 1940 году в составе французского экспедиционного корпуса сражался с фашистами в Норвегии. Затем оказался в Англии, где вступил в движение «Сражающаяся Франция». Вместе с войсками генерала де Голля был переброшен в Ливию.

«У нас, иностранцев, есть только один способ доказать Франции свою благодарность ей: умереть за нее», – сказал Дмитрий Амилахвари в январе 1942 года. Спустя десять месяцев, 24 октября, его жизнь оборвалась.
А в 1955 году национальный герой Франции Дмитрий Амилахвари был посмертно награжден орденом Почетного легиона.
«Некоторые русские добровольно вступили в войска генерала де Голля, –писал в брошюре «В память павших воинов», вышедшей в Париже в 1991 году, ветеран Второй мировой войны эмигрант Николай Вырубов. – Им хотелось участвовать в войне, сражаться за “свою вторую Родину”, с которой они были связаны культурой, и отделаться от эмигрантского ярлыка».
К числу этих людей относился и Дмитрий Амилахвари.
«После 1941 года все резко изменилось: Родина подверглась нападению, само ее существование было под угрозой, – продолжал Николай Вырубов. – Для тех, кто был воспитан в русском духе, жил в русской среде, главным мотивом участия в войне безусловно стала Россия».
Не все – по возрасту или состоянию здоровья – могли надеть военную форму. Но равнодушных среди русских эмигрантов не было. «Я никогда не видел своего отца таким энергичным, полным жизни и планов, как в последний год его жизни, – вспоминал внук великого русского писателя Льва Николаевича Толстого, Иван Михайлович, о своем отце, Михаиле Львовиче Толстом. – Конечно, все его мысли занимала война. Каждый вечер в семь часов он слушал новости, это стало ритуалом, и ничто на свете не могло оторвать его от радио. Он раздобыл карту России, смастерил красные и белые флажки и передвигал их, радуясь успехам русских и огорчаясь их неудачами. Он вспоминал первую мировую войну, в которой сам участвовал, и все войны, которые пережила Россия за свою историю. Коммунизм был забыт! Он снова гордился, что был русским».

Михаил Львович Толстой (1879 – 1944) покинул вместе с семьей Россию после Гражданской войны и поселился в Париже. В 1937 году он переехал оттуда в Марокко, в местечко Сиди Бетташ, расположенное между Рабатом и Касабланкой, где его невестка приобрела сельскохозяйственную ферму. Иван время от времени навещал отца. Приехав к нему вновь в начале ноября 1942 года, он оказался в гуще событий: 8 ноября началась высадка американского десанта в Марокко.
Иван Михайлович Толстой (1901 – 1982), врач по профессии, был мобилизован союзниками и направлен в военный госпиталь в Рабате. Его воспоминания вошли в книгу С.М. Толстого «Дети Толстого», изданную в переводе на русский язык в Туле в 1994 году.
Свою лепту в победу над фашизмом в рядах союзников в Северной Африке внес не только внук Льва Николаевича Толстого, но и праправнук Александра Сергеевича Пушкина. Капитан английского уланского полка баронет Джордж Майкл Александр Уэрнер погиб в ночь на 1-е декабря 1942 года в Тунисе.
Об этом, к сожалению, очень коротко, сообщает В.М. Русаков в своей книге «Рассказы о потомках Александра Сергеевича Пушкина», вышедшей в Москве в 1999 году.
Впрочем, как можно судить по другой книге, «Потомки великого древа», вышедшей в Красноярске в 1999 году, 24-летний Уэрнер был уже скорее англичанином, чем русским. В генеалогическом древе А.С. Пушкина, составленном автором книги, Владимиром Полушиным, он значится под номером 100. Его мать Анастасия, внучка младшей дочери поэта, Натальи Александровны, по линии ее дочери Софьи, в 1917 году вышла замуж за богатого английского аристократа баронета Гарольда Уэрнера и в Россию уже не вернулась. Джордж был не только первенцем супругов, но и их единственным сыном. Между прочим, его дедом был великий князь Михаил Михайлович Романов, внук императора Николая I.
Да, когда Германия напала на Советский Союз, равнодушных среди русских эмигрантов уже не было. Но, как пишет Николай Вырубов, «одни боролись за победу на стороне союзников, других искреннее желание избавить страну от коммунистического ига привело к тяжелому заблуждению – сотрудничеству с немецкими войсками».
К числу последних относился и брат Дмитрия Амилахвари, Константин, тоже служивший в Иностранном легионе. Он был первым знаменосцем Легиона французских добровольцев против большевизма, сражавшегося на восточном фронте на стороне немцев, и умер от ран в Париже 4 июля 1943 года. Так Вторая мировая война, как когда-то Гражданская война в России, развела братьев по разные стороны линии фронта.
Фильм о Дмитрии Амилахвари на французском языке, снятый в Грузии, во Франции и в Египте в 2007 году, мало что добавил к тому, что я уже знал об этом человеке.
В военной школе Сен-Сир, где когда-то учился Амилахвари, его до сих пор ставят в пример курсантам, а в музее Ордена освобождения в Париже хранятся его личные вещи.
На родине семьи Амилахвари, в городе Гори, именем героя борьбы с фашизмом названа улица, в память о нем установлена каменная стела.
О подвигах Дмитрия Амилахвари наверняка знали англичане. Причем для них он определенно был просто русским офицером. В боевом содружестве вряд ли имели значение гражданство или национальность.
Выходец из России – значит, русский.
Возраст Дмитрия Георгиевича практически совпадает с возрастом Хлебникова: он погиб в 36 лет. Впрочем, древняя грузинская княжеская фамилия Амилахвари, как сказали мне специалисты, к хлебу никакого отношения не имеет.
Так кто же вы, полковник Хлебников? Советский офицер Николай Студнев или русский эмигрант Дмитрий Амилахвари?
Ответить на этот вопрос все еще невозможно.
Но то, что наши соотечественники в годы Второй мировой войны рука об руку с союзниками воевали против фашизма в Северной Африке, уже не вызывает сомнений.

Отступление первое. ГИБЕЛЬ «ЛАНКАСТРИИ»

Когда англичанин Джозеф Суини написал мне о своей встрече с бывшими советскими военнопленными под Александрией в начале 1943 года, я отправил ему письмо с благодарностью. Вскоре от Суини пришел ответ. Между прочим, писал он про себя, «я один из немногих, переживших трагедию «Ланкастрии». Не заинтересует ли меня и эта тема? Я честно признался, что ничего о ней не знаю, но хотел бы знать. Завязалась переписка. В итоге мне приоткрылась еще одна малоизвестная страница Второй мировой войны.
«Ланкастрия», океанский лайнер водоизмещением 16243 тонны, был одним из лучших в британском морском флоте. Он был построен в 1922 году и поначалу назван «Тиреннией». В феврале 1924 года лайнер переименовали, что, согласно широко распространенному среди английских моряков поверью, является плохой приметой. «Ланкастрия» обслуживала трансатлантическую линию, совершала круизы по Средиземному морю. После начала Второй мировой войны лайнер использовался как военный транспорт. Он участвовал в эвакуации британских войск сначала из Норвегии, а затем – из Франции. 17 июня 1940 года на борт «Ланкастрии», стоявшей на рейде французского порта Сен-Назер на берегу Бискайского залива, поднялись в общей сложности около девяти тысяч человек. Это были преимущественно военнослужащие, эвакуировавшиеся под натиском фашистского наступления, но также и большое число гражданских лиц, включая женщин и детей. И в это время над лайнером появились немецкие бомбардировщики…
Предоставим дальше слово самому Джозефу Суини, приславшему мне копию своих воспоминаний. Оригинал хранится в Британском военному музее в Лондоне.
«Удивительные вещи проделывает с людьми судьба! Вот, к примеру, я, молодой, энергичный, полный энтузиазма, вдруг попадаю на борт лайнера, о существовании которого еще несколько часов назад даже не подозревал. На судне разместились еще несколько тысяч человек, преимущественно солдаты британского экспедиционного корпуса во Франции. В предшествующие недели немецкие войска волной прокатились через Голландию, Бельгию и Францию, и командование решило вернуть нас на Британские острова.
Катера, буксиры, лодки всех размеров целыми днями подвозили из Сен-Назера людей в униформе на приходившие для эвакуации суда.
Было утро 17 июня 1940 года.
На корабле все было отлично организовано. Каждый получал персональную карточку, а его имя, номер и подразделение регистрировались в книге. Затем нам говорили, где и когда будут кормить.
Первое, о чем я подумал – где пристроить свой вещмешок и найти подходящее место для сна. Второе – как умыться и побриться. Мысль о еде была все-таки третьей, хотя уже несколько дней мы были лишены горячей пищи. Передвигаясь по кораблю, я ощущал спокойствие и безопасность. Наверное, иные чувства и не могли возникнуть в столь роскошной обстановке, так разительно не похожей на ту, что окружала нас последние месяцы.
Время от времени, прерывая покой задремавших после обеда пассажиров, звучал сигнал воздушной тревоги. Влекомый чувством любопытства, я несколько раз поднимался на верхнюю палубу, посмотреть, что происходит. Самолеты “люфтваффе” бомбили суда на рейде. Когда взрывы случались неподалеку от “Ланкастрии”, корабль содрогался всем корпусом.
Инстинкт, помноженный на боевой опыт, подсказывал, что безопаснее всего на нижних палубах. Там мы и расположились.
Я устроился на паласе на полу то ли роскошной курительной, то ли небольшого салона, рядом с солдатом, у которого даже не успел спросить имя. Зазвучала сирена воздушной тревоги, но у нас уже выработался к ней иммунитет, так что мы не сдвинулись с места.
Вскоре донесся вой летящего бомбардировщика. Звук нарастал, и в какой-то момент к нему присоединился свист падающей бомбы. Последовал глухой взрыв, а затем вновь назойливый вой. Корабль вздрогнул, но мне не верилось, что бомба попадет в цель – слишком маленьким островком был наш корабль в бескрайнем морском просторе.
- Совсем рядом, – сказал я своему товарищу. Затем, торопясь, поднялся и закрыл иллюминаторы железными крышками.
После одного из взрывов корабль тряхнуло сильнее, чем прежде.
- Господи! Кажется, угодил! – произнес сосед.
Мы не знали, что корабль получил смертельную рану и через 20 минут исчезнет в морской пучине. Взрыв сорвал крышки иллюминаторов. Лайнер накренился на один бок. Чувство самосохранения вытолкнуло нас из салона. Скорее, скорее на верхнюю палубу! Но все проходы и лестницы уже были забиты людьми. Они кричали и ругались. Свет погас, и воцарилась тьма. Корабль качнуло, сверху хлынула вода. Люди отпрянули от лестниц, и в это мгновение мне удалось выскочить наружу.
Некоторое время я, оцепенев, стоял на палубе. Что делать дальше? Плавать я не умел. Я убеждал себя в том, что лайнер такого размера не может затонуть быстро. Да и вокруг нас много других кораблей, готовых прийти на помощь. “Спокойно, Джо!”, – твердил я сам себе. Люди вокруг меня выбрасывали за борт столы, стулья – все деревянное, что могло помочь держаться на воде.
В жизни каждого человека бывают такие моменты, которые можно назвать критическими. Одни в это время переосмысливают свое прошлое, другие бредят будущим успехом, третьи ищут смысл жизни. Для меня наступил как раз такой момент. Я спрашивал себя, почему безвинные женщины, дети и старики должны нести на своих плечах страдания мировой войны. Я даже взбунтовался против веры, задавая себе вопрос, действительно ли Всевышний существует. Перед моими глазами пронеслась вся жизнь. Неужели сегодняшний день – последний?..
Как долго я так стоял в оцепенении, не знаю. Очнувшись, я понял, что мои шансы выжить уменьшились. Корабль быстро тонул. Я знал, что рано или поздно мне придется прыгнуть в воду, но всячески оттягивал этот момент. А люди вокруг бросались за борт. Сотни голов то исчезали под водой, то появлялись вновь. Потом их опять накрывало волной, многих – навсегда…»
Точное число погибших в тот день никогда уже, видимо, не станет известно. На мемориальной доске, установленной после войны в Сен-Назере, значится: «более 4000». Оставшиеся в живых считают, что свыше 7000. В любом случае это была одна из крупнейших морских катастроф в мировой истории, о чем свидетельствует упоминание о ней в «Книге рекордов Гиннеса». Там есть, увы, и такие печальные рекорды.
Но вернемся к воспоминаниям Джозефа Суини. «Чтобы подбодрить друг друга, многие запели – военные или патриотические песни. Постепенно они слились в одну, припев которой многократно повторялся. На душе стало легче, хотя я и понимал, что сама по себе песня не спасет. Я снял обувь и рубашку. Я рос в среде, в которой нагота считалась аморальной, и поэтому не снял брюки, хотя и выпотрошил карманы. Засунул их содержимое в карманы пиджака и спрятал его за вентиляционную трубу – мне все еще не верилось, что лайнер пойдет ко дну.
Я прошелся по палубе, посмотрел вниз, потом прошелся еще… Наконец я решился. Отошел как можно дальше назад, разбежался и прыгнул. Как оказалось, я неправильно рассчитал угол. Вместо того, чтобы очутиться в воде, я упал на нижнюю палубу. К счастью, брюки защитили нижнюю часть моего тела, а вот спина оказалась ободрана.
Придя в себя, я заметил, что не одинок. Одни были полностью одеты, другие голы, как новорожденные. Одни говорили, что одежда тут же потащит вас на дно, другие утверждали, что согреет в воде.
В тяжелые моменты многие солдаты тянутся к сигарете. Так было и на этот раз. Один пожилой человек раздавал сигареты; кое у кого еще оставались спички или зажигалки. Мы дружно закурили.
Судьба, однако, не дала нам шанса насладиться сигаретой. Обреченный корабль накренился сильнее. Сомнений больше не оставалось: надо прыгать в воду. Некоторые еще стояли в нерешительности, но большинство попрыгало в воду. Я сделал еще одну затяжку и выкинул сигарету. С криком “К черту скромность!” я сорвал с себя брюки и тоже прыгнул в воду.
Казалось, что кто-то сразу потянул меня на дно. В теории я знал, как надо плавать, как удержаться на воде, но никогда в жизни не использовал эти знания на практике. Я барахтался, не выдыхая воздуха до тех пор, пока круги не пошли перед глазами. В этот момент меня вытолкнуло на поверхность. Я знал, что не протяну долго, если не уцеплюсь за что-нибудь. Я оглянулся. Неподалеку четверо держались за доску. Они были совсем близко, и я, понимая, что это единственный для меня шанс, уж и не помню как, проплыл эти несколько метров и ухватился за доску.
Наконец-то перевел дыхание. На одном конце доски лежал человек. Он был неподвижен, но все семь часов, что мы провели в море, изрыгал проклятья. Другой держался за доску только одной рукой, левой. Правой он придерживал третьего человека, видимо, раненого и не способного самостоятельно держаться на воде. Четвертый оставался с нами до тех пор, пока не увидел неподалеку спасательное судно. С криком: “Счастливо! Я хороший пловец!” – он бросился навстречу кораблю.
Время тянулось страшно медленно. Мы почти не разговаривали. Два немецких самолета пролетели прямо над головами. Я даже разглядел лица летчиков.
Доска дрейфовала по течению. Наша кожа покрылась пленкой солярки, вытекшей из затонувшего судна. Первый испуг у нас прошел. Вокруг находились несколько спасательных судов. Временами они подходили так близко, что казалось, что через несколько минут мы будем подняты на борт. Но мы были не единственными, кто ожидал спасения, и надежда сменялась разочарованием. Время от времени мимо нас проплывали мертвецы в спасательных жилетах. Они выглядели так, будто, вконец обессилев, заснули прямо на воде. Уже потом мы узнали, что несколько человек прыгнули в жилетах с верхней палубы. После сильного удара о воду многие из них мгновенно погибли от перелома шеи.
Мне не сразу пришло в голову, что человек, поддерживающий раненого, страшно устал. Я предложил ему свою помощь. Мы осторожно поменялись местами и потом время от времени повторяли эту операцию.
В июне в этих широтах темнеет поздно. Наконец, солнце село. Спасательных судов поубавилось. Доска наша то оказывалась на дне водяной ямы, и тогда мы ничего не видели, кроме волн, то поднималась на гребень. Стало нестерпимо холодно. В сгущающихся сумерках мы увидели лодку. Не сразу сообразили, что лодка приближается к нам. Это была спасательная шлюпка с “Ланкастрии”. Двое матросов бросили нам веревку. Мы обвязали ею раненого и помогли осторожно втащить его в лодку. Напрягая последние силы, залезли туда сами. Я упал на дно, как мешок с картошкой. Дрожа от холода, не мог ни сдвинуться с места, ни произнести хотя бы слова благодарности спасителям».
Те счастливчики, кому удалось спастись, основали после войны Ассоциацию переживших трагедию «Ланкастрии». В нее вступили также родственники погибших, моряки, участвовавшие в спасательных работах, и жители Сен-Назера, приютившие раненых. Силами ассоциации в лондонской церкви св. Екатерины были позднее установлены памятный витраж и мемориальная доска. Ежегодно в последнее воскресенье июня там проходит траурная служба по погибшим.
Слово Джозефу Суини: «В лодке оказались четверо матросов с “Ланкастрии”. Весь вечер они подбирали из воды оставшихся в живых, доставляли их на ближайшее судно и вновь начинали поиски. Когда мы оказались на борту, совсем стемнело, и вокруг – ни огонька. Матросы, как и мы, были вконец измучены.
Я не мог сдержать дрожь. Кроме трусов, на мне ничего не было, а трусы были покрыты склизким мазутом. “Сними трусы, – посоветовал кто-то, – будет лучше”. Я послушался. Действительно, стало лучше.
Ни у матросов, ни у нас не было сил грести. Лодка плыла по воле волн, и матросы по очереди лишь держали руль. Остальные в полубессознательном состоянии лежали на дне лодки, не имея сил даже разговаривать. Удивительно, но ни у кого не было ни малейших признаков беспокойства, хотя на горизонте не маячило ни одно судно.
В этих широтах в это время года ночи не бывают по-настоящему темными. Со временем, придя в себя, мы стали всматриваться в горизонт, когда лодку поднимало на гребень волны. Долгое время мы ничего не видели. В конце концов наше терпение было вознаграждено. Вдали замаячило небольшое суденышко. Но мы не могли ничего сделать – только наблюдать за ним и ждать. Казалось, даже небеса молятся за наше спасение.
Матросы определили, что это рыболовная шхуна. По их мнению, если она не свернет с курса, то пройдет рядом и заметит нас. Вскоре мы разглядели на шхуне трехцветный французский флаг. Значит, свои. Надежда на спасение вспыхнула с небывалой силой. Но шхуна шла, не сбавляя скорости и, видимо, не замечая нас. Неожиданно она изменила курс и подошла прямо к лодке. Со шхуны сбросили канат. Матросы привязали лодку, и нас отбуксировали в Сен-Назер.
С причала мы разбрелись кто куда. Голый, босой, дрожащий от холода, я не знал, что мне делать дальше. Никаких идей. Я слепо побрел по улице, готовый к любым неожиданностям. Идти босиком было неприятно, иногда даже больно, но постепенно я привык, стараясь не наступать на острые камни. Города я не знал. Я провел в нем всего два дня, но вовсе не с целью осмотра достопримечательностей, а чтобы избежать бомбежки и постараться попасть на одно из судов, выделенных для эвакуации.
Вдали слышались разрывы бомб, очереди зенитных пулеметов. Но сейчас все это мало меня волновало. Моей главной задачей было как можно скорее найти лекарство от переохлаждения. На пути от порта я не встретил ни души. Остановившись, чтобы решить, куда идти дальше, я каким-то образом уловил, что в кафе на другой стороне улицы теплится жизнь, хотя по времени оно должно было быть давно закрыто. Возможно, через плохо завешенное окно пробивался лучик света, а может быть, я услышал голоса. Я перешел улицу и толкнул дверь. К тому времени я уже не раз попадал в необычные ситуации, но такого увидеть не ожидал.
Кафе было битком набито солдатами. Большинство из них стояло, прямо с вещмешками и оружием. Некоторые из них пели, другие кричали. Конечно, все они пили. Топили в спиртном свои печали. Все прекрасно понимали, что утро решит их судьбу. Кто-то попадет в рай, домой в Британию, другие на небеса или в немецкий лагерь.
Замерев на несколько секунд, я задвигался. Мне очень не хотелось, чтобы кто-то наступил своими тяжелыми солдатскими ботинками на мои босые ноги. Я не мог рассчитывать на то, что голого и без гроша в кармане обслужат в баре. Я должен был обслужить себя сам. К счастью, я заметил, что дверь в углу была приоткрыта, и я проскользнул туда. Это оказалась кладовка. Вдоль стен – полки с винами. Пока я разглядывал их, соображая, которая быстрее остановит мою дрожь и поднимет мой дух, в комнату ворвалась хозяйка. От неожиданности она вскрикнула. Я затрясся еще сильнее. С трудом объяснил я ей свое положение, мобилизовав все свои знания французского.
Хозяйка стояла молча, как статуя, не выказывая эмоций. Потом сказала: “Подожди здесь!” Я повиновался. Буквально через минуту она вернулась, держа полбутылки бренди в одной руке и пачку “Галуаза” и спички в другой. Только тут я понял, что сначала она не заметила моей наготы. Но когда ее глаза привыкли к темноте, она все увидела и поняла, что я не лгал.
“А теперь катись отсюда, – сказала она. – Сюда, сюда. Через черный ход”.
Я вновь выбрался на улицу, прошел пару кварталов и уселся прямо на мостовой. Прихлебывая из бутылки, курил одну сигарету за другой. Мне становилось все лучше и лучше. “Была бы хоть какая одежда, можно было бы бежать в Испанию”, – подумал я.
В этот момент на меня и наткнулась молоденькая девчонка. Она не испугалась моего вида. “Вы ранены?” – спросила девчонка. “Нет, – ответил я. – Просто замерз”. Она села рядом и стала расспрашивать меня про “Ланкастрию”. Я отвечал, что знал. Неожиданно небо прямо над нами осветил прожектор. Девчонка вскочила. “Боже мой! На вас же ничего нет! – воскликнула она. – Бедный! Подождите. Сейчас я возьму кое-что у своего брата”.
Через некоторое время она появилась с бриджами и голубой фланелевой рубашкой в руках. И то, и другое было мне отчаянно мало. Но с рубашкой – она одевалась через голову – оказалось справиться легче, стоило лишь разорвать воротник. Штаны же пришлось сзади распороть по шву. Но все равно стало теплее. К тому же она принесла еще полбутылки коньяка, сигареты и спички. Слегка одетый и с пополненными запасами, я почувствовал себя почти как в раю. Девчонка объяснила, что она из числа добровольцев, которые ищут на улицах раненых, и, извинившись, что у нее еще очень много дел, убежала. Я лишь успел произнести слова благодарности.
Вслед за моим ангелом появилась “Скорая помощь”. Санитары с трудом втолкнули меня внутрь – там уже было набито битком. Машина остановилась на причале, возле небольшого судна. Мы перебрались туда, кое-как залезли в одну из кают и тут же заснули как убитые.
К вечеру следующего дня, когда я проснулся, на горизонте уже появилась Британия. В Давенпорте нас ждал роскошный прием. Военный оркестр играл марш. Прямо на причале были накрыты столы, а чуть поодаль выстроились санитарные машины. Люди в толпе радостно улыбались и махали нам руками».
Трагедия «Ланкастрии» произошла вскоре после эвакуации британских войск из Дюнкерка, во время которой они понесли большие потери. Премьер-министр Уинстон Черчилль не решился сразу поведать нации о новых тяжелых утратах. Только 26 июля лондонская «Таймс» упомянула о том, что «из большого числа судов, проводивших эвакуацию из Сен-Назера, мы потеряли одну “Ланкастрию”».
«После 1940 года я много раз бывал во Франции, но вновь попасть в Сен-Назер удалось только в 1984 году, – писал мне Джозеф Суини. – Там я узнал, что жители города и английская ассоциация “Ланкастрия” планируют провести очередную встречу тех, кто остался в живых. Пригласили и меня. Но встреча не состоялась. Незадолго до 17 июня оба ее инициатора, жившие по разным сторонам Ла-Манша, скончались, и церемонии были отменены.
Не зная об этом, я приехал в Сен-Назер. Там встретил двух англичан и бельгийца с “Ланкастрии”. Мы возложили цветы к мемориальной доске на английском военном кладбище. На следующий год в Сен-Назере собрались 26 бывших пассажиров “Ланкастрии”, родственники погибших и спасшихся.
Теперь мы приезжаем туда каждый год в один и тот же день – 17 июня. С утра собираемся на причале, садимся на катер и выходим в Бискайский залив к тому месту, где неподалеку от Сен-Назера установлен памятный буй. Под ним покоятся останки океанского лайнера “Ланкастрия”. На воду ложатся венки из живых цветов, морской ветер шевелит седые волосы на наших непокрытых головах…»
Джозеф Суини прожил долгую жизнь. Он скончался в сентябре 2008 года, не дотянув всего лишь полтора месяца до своего 90-летия. Немало драматических эпизодов пережил ветеран Второй мировой войны. Одна лишь битва при Эль-Аламейне чего стоит. Но главным событием своей жизни Джо, с которым мы переписывались почти до самой его смерти, считал спасение с тонущей «Ланкастрии». Согласно завещанию покойного, его тело кремировали, а прах развеяли в Бискайском заливе, над тем местом, где сколько лет назад обрели вечный покой сам океанский лайнер и большинство его пассажиров…
Автор - Владимир Беляков.
Глава третья из книги-раритета
«ЭЛЬ-АЛАМЕЙН, или Русские солдаты в Северной Африке (1940 – 1945 гг.) Неизвестные страницы войны». Москва, Русский путь, 2010.
Публикуется в Рунете с разрешения автора
http://nikolaysolo.livejournal.com/567695.html

Os Terríveis )

История

25 сентября свою независимость от Португалии провозгласила Ангола при поддержке коммунистического движения МПЛА . Вскоре в стране началась гражданская война , в которой МПЛА пришлось воевать против националистического движения ФНЛА . Революционная армия разбила националистов, и те бежали в Южную Африку, на юго-запад континента . Получив политическое убежище, они запросили о помощи ЮАР.

Из этих беженцев полковник ВДВ армии ЮАР Ян Брейтенбах вместе с подполковником Сиби ван де Спаем сформировал отряд под названием «Браво», получивший позднее наименование 32-го батальона. Группа «Браво» состояла из двух рот пехоты, взвода миномётчиков, противотанкового отряда и взвода пулемётчиков. Позднее, когда группа была переформирована в батальон, к нему добавились ещё четыре пехотные роты, крыло разведки и вспомогательный отряд (расчёт 81-мм миномёта, противотанкового орудия и группа пулемётчиков). Батальон располагался на севере Намибии, в местечке Буффало - именно по нему он и получил своё название. 32-й батальон, в основном, был задействован на юге Анголы, являясь своеобразным буфером между другими подразделениями армии ЮАР и ангольскими революционными войсками. Кроме этого 32-й батальон оказывал помощь повстанцам из движения УНИТА , воевавшими против правительства Луанды. Изначально батальон выполнял разведывательные и антипартизанские задачи, но позже армейское командование стало его использовать как штурмовую пехоту, в частности в сражении при Куито-Куанавале , ближе к концу войны. Из всех подразделений армии ЮАР 32-й батальон добился самых больших успехов, уничтожив максимальное число противников и став частью с наибольшим числом наград, полученных военнослужащими.

Рядовой и сержантский состав батальона насчитывал около 600 человек, в основном ангольцев - сторонников ФНЛА. Командовали подразделением кадровые южно-африканские офицеры, а также военные специалисты из Австралии, Новой Зеландии, Родезии , Португалии и США (особенно в первые годы его существования). Численность офицеров со временем возрастала, поскольку сержанты за свои успехи часто производились в офицеры . 32-й батальон был единственной частью вооруженных сил ЮАР, в которой официальным языком являлся португальский (английский и африкаанс использовались существенно реже). В 1989 году после того, как Намибия была признана независимым государством, батальон был выведен на территорию Южно-Африканской республики, продолжив выполнять антитеррористические операции и поддержание порядка в городах. Часть усилили усилившись новой техникой: батареей 120-мм миномётов, ротой БТР «Ратель» ZT-3 , батареей 20-мм зенитных орудий на грузовиках Buffel . Штаб батальона располагался в Рунду, в 200 км к востоку от реки Окаванго.

Инцидент в парке Фола

8 апреля в Гаутенге солдаты батальона вступили в перестрелку в парке Фола, где были убиты несколько мирных граждан . Инцидент вызвал волну возмущения со стороны Африканского национального конгресса , что побудило министра обороны провести расследование.

Роспуск

По итогам соглашения Африканского национального конгресса с Национальной партией в марте 1993 года отряд был распущен, а его солдаты остались в городе Помфрет . Полковник Брейтенбах подверг это решение критике, заявив, что защитников своей страны предало собственное правительство, и назвал это решение ужасным . Многие бывшие военнослужащие устроились в частные военные компании и, по иронии судьбы, вынуждены были воевать против УНИТА в Анголе.

Попытка переворота в Экваториальной Гвинее

В 2004 году часть военнослужащих безуспешно пыталась свергнуть президента Теодоро Нгема Мбасого . Их арестовали в Зимбабве, однако выяснить, при каких обстоятельствах они участвовали в перевороте, не удалось: никто из военнослужащих не знал, что их ждёт после переворота и на чьей стороне они выступают.

Награждённые

Батальон стал одним из самых известных батальонов армии ЮАР, получив 13 Почётных Крестов (уступая по количеству наград лишь Бригаде специальных сил ЮАР с 46 Крестами).

В массовой культуре

• В фильме «Кровавый алмаз » роль главного героя, бывшего солдата 32-го батальона, играет Леонардо Ди Каприо .
• Внешность майора Крюгера из фильма «Элизиум - рай не на Земле », роль которого сыграл Шарлто Копли , создана на основе внешнего вида некоторых военнослужащих 32-го батальона.

См. также

Напишите отзыв о статье "32-й батальон (ЮАР)"

Примечания

Ссылки

• (англ.)
• (англ.)
• (англ.)
• (англ.)
• (англ.)

Отрывок, характеризующий 32-й батальон (ЮАР)

– Служу. – Он помолчал немного.
– Так зачем же вы служите?
– А вот зачем. Отец мой один из замечательнейших людей своего века. Но он становится стар, и он не то что жесток, но он слишком деятельного характера. Он страшен своей привычкой к неограниченной власти, и теперь этой властью, данной Государем главнокомандующим над ополчением. Ежели бы я два часа опоздал две недели тому назад, он бы повесил протоколиста в Юхнове, – сказал князь Андрей с улыбкой; – так я служу потому, что кроме меня никто не имеет влияния на отца, и я кое где спасу его от поступка, от которого бы он после мучился.
– А, ну так вот видите!
– Да, mais ce n"est pas comme vous l"entendez, [но это не так, как вы это понимаете,] – продолжал князь Андрей. – Я ни малейшего добра не желал и не желаю этому мерзавцу протоколисту, который украл какие то сапоги у ополченцев; я даже очень был бы доволен видеть его повешенным, но мне жалко отца, то есть опять себя же.
Князь Андрей всё более и более оживлялся. Глаза его лихорадочно блестели в то время, как он старался доказать Пьеру, что никогда в его поступке не было желания добра ближнему.
– Ну, вот ты хочешь освободить крестьян, – продолжал он. – Это очень хорошо; но не для тебя (ты, я думаю, никого не засекал и не посылал в Сибирь), и еще меньше для крестьян. Ежели их бьют, секут, посылают в Сибирь, то я думаю, что им от этого нисколько не хуже. В Сибири ведет он ту же свою скотскую жизнь, а рубцы на теле заживут, и он так же счастлив, как и был прежде. А нужно это для тех людей, которые гибнут нравственно, наживают себе раскаяние, подавляют это раскаяние и грубеют от того, что у них есть возможность казнить право и неправо. Вот кого мне жалко, и для кого бы я желал освободить крестьян. Ты, может быть, не видал, а я видел, как хорошие люди, воспитанные в этих преданиях неограниченной власти, с годами, когда они делаются раздражительнее, делаются жестоки, грубы, знают это, не могут удержаться и всё делаются несчастнее и несчастнее. – Князь Андрей говорил это с таким увлечением, что Пьер невольно подумал о том, что мысли эти наведены были Андрею его отцом. Он ничего не отвечал ему.
– Так вот кого мне жалко – человеческого достоинства, спокойствия совести, чистоты, а не их спин и лбов, которые, сколько ни секи, сколько ни брей, всё останутся такими же спинами и лбами.
– Нет, нет и тысячу раз нет, я никогда не соглашусь с вами, – сказал Пьер.

Вечером князь Андрей и Пьер сели в коляску и поехали в Лысые Горы. Князь Андрей, поглядывая на Пьера, прерывал изредка молчание речами, доказывавшими, что он находился в хорошем расположении духа.
Он говорил ему, указывая на поля, о своих хозяйственных усовершенствованиях.
Пьер мрачно молчал, отвечая односложно, и казался погруженным в свои мысли.
Пьер думал о том, что князь Андрей несчастлив, что он заблуждается, что он не знает истинного света и что Пьер должен притти на помощь ему, просветить и поднять его. Но как только Пьер придумывал, как и что он станет говорить, он предчувствовал, что князь Андрей одним словом, одним аргументом уронит всё в его ученьи, и он боялся начать, боялся выставить на возможность осмеяния свою любимую святыню.
– Нет, отчего же вы думаете, – вдруг начал Пьер, опуская голову и принимая вид бодающегося быка, отчего вы так думаете? Вы не должны так думать.
– Про что я думаю? – спросил князь Андрей с удивлением.
– Про жизнь, про назначение человека. Это не может быть. Я так же думал, и меня спасло, вы знаете что? масонство. Нет, вы не улыбайтесь. Масонство – это не религиозная, не обрядная секта, как и я думал, а масонство есть лучшее, единственное выражение лучших, вечных сторон человечества. – И он начал излагать князю Андрею масонство, как он понимал его.
Он говорил, что масонство есть учение христианства, освободившегося от государственных и религиозных оков; учение равенства, братства и любви.
– Только наше святое братство имеет действительный смысл в жизни; всё остальное есть сон, – говорил Пьер. – Вы поймите, мой друг, что вне этого союза всё исполнено лжи и неправды, и я согласен с вами, что умному и доброму человеку ничего не остается, как только, как вы, доживать свою жизнь, стараясь только не мешать другим. Но усвойте себе наши основные убеждения, вступите в наше братство, дайте нам себя, позвольте руководить собой, и вы сейчас почувствуете себя, как и я почувствовал частью этой огромной, невидимой цепи, которой начало скрывается в небесах, – говорил Пьер.
Князь Андрей, молча, глядя перед собой, слушал речь Пьера. Несколько раз он, не расслышав от шума коляски, переспрашивал у Пьера нерасслышанные слова. По особенному блеску, загоревшемуся в глазах князя Андрея, и по его молчанию Пьер видел, что слова его не напрасны, что князь Андрей не перебьет его и не будет смеяться над его словами.
Они подъехали к разлившейся реке, которую им надо было переезжать на пароме. Пока устанавливали коляску и лошадей, они прошли на паром.
Князь Андрей, облокотившись о перила, молча смотрел вдоль по блестящему от заходящего солнца разливу.
– Ну, что же вы думаете об этом? – спросил Пьер, – что же вы молчите?
– Что я думаю? я слушал тебя. Всё это так, – сказал князь Андрей. – Но ты говоришь: вступи в наше братство, и мы тебе укажем цель жизни и назначение человека, и законы, управляющие миром. Да кто же мы – люди? Отчего же вы всё знаете? Отчего я один не вижу того, что вы видите? Вы видите на земле царство добра и правды, а я его не вижу.
Пьер перебил его. – Верите вы в будущую жизнь? – спросил он.
– В будущую жизнь? – повторил князь Андрей, но Пьер не дал ему времени ответить и принял это повторение за отрицание, тем более, что он знал прежние атеистические убеждения князя Андрея.
– Вы говорите, что не можете видеть царства добра и правды на земле. И я не видал его и его нельзя видеть, ежели смотреть на нашу жизнь как на конец всего. На земле, именно на этой земле (Пьер указал в поле), нет правды – всё ложь и зло; но в мире, во всем мире есть царство правды, и мы теперь дети земли, а вечно дети всего мира. Разве я не чувствую в своей душе, что я составляю часть этого огромного, гармонического целого. Разве я не чувствую, что я в этом огромном бесчисленном количестве существ, в которых проявляется Божество, – высшая сила, как хотите, – что я составляю одно звено, одну ступень от низших существ к высшим. Ежели я вижу, ясно вижу эту лестницу, которая ведет от растения к человеку, то отчего же я предположу, что эта лестница прерывается со мною, а не ведет дальше и дальше. Я чувствую, что я не только не могу исчезнуть, как ничто не исчезает в мире, но что я всегда буду и всегда был. Я чувствую, что кроме меня надо мной живут духи и что в этом мире есть правда.
– Да, это учение Гердера, – сказал князь Андрей, – но не то, душа моя, убедит меня, а жизнь и смерть, вот что убеждает. Убеждает то, что видишь дорогое тебе существо, которое связано с тобой, перед которым ты был виноват и надеялся оправдаться (князь Андрей дрогнул голосом и отвернулся) и вдруг это существо страдает, мучается и перестает быть… Зачем? Не может быть, чтоб не было ответа! И я верю, что он есть…. Вот что убеждает, вот что убедило меня, – сказал князь Андрей.
– Ну да, ну да, – говорил Пьер, – разве не то же самое и я говорю!
– Нет. Я говорю только, что убеждают в необходимости будущей жизни не доводы, а то, когда идешь в жизни рука об руку с человеком, и вдруг человек этот исчезнет там в нигде, и ты сам останавливаешься перед этой пропастью и заглядываешь туда. И, я заглянул…
– Ну так что ж! вы знаете, что есть там и что есть кто то? Там есть – будущая жизнь. Кто то есть – Бог.
Князь Андрей не отвечал. Коляска и лошади уже давно были выведены на другой берег и уже заложены, и уж солнце скрылось до половины, и вечерний мороз покрывал звездами лужи у перевоза, а Пьер и Андрей, к удивлению лакеев, кучеров и перевозчиков, еще стояли на пароме и говорили.
– Ежели есть Бог и есть будущая жизнь, то есть истина, есть добродетель; и высшее счастье человека состоит в том, чтобы стремиться к достижению их. Надо жить, надо любить, надо верить, – говорил Пьер, – что живем не нынче только на этом клочке земли, а жили и будем жить вечно там во всем (он указал на небо). Князь Андрей стоял, облокотившись на перила парома и, слушая Пьера, не спуская глаз, смотрел на красный отблеск солнца по синеющему разливу. Пьер замолк. Было совершенно тихо. Паром давно пристал, и только волны теченья с слабым звуком ударялись о дно парома. Князю Андрею казалось, что это полосканье волн к словам Пьера приговаривало: «правда, верь этому».